Сочинения Н.В.Шелгунова. Т.1

707 СТАТЬИ овщественно-педагогическія. 708 софскпми желваками»; взглядъ нисколько потух- шій, неподвижный и какъ бы устремленный въ даль. Съ такимъ взглядомъ изображенъ Наиолеонъ въ извѣстной картинѣ, подъ Ватерлоо. Но этотъ, по- дернутый плевою, взглядъ внезапно оживляется, и глаза ребенка начинаютъ блестѣть, если предъ нимъ является предметъ, привлекающий его вниманіе. Что ate обращаегъ его вниманіе, какой разговоръ его пнтересуетъ? Миѣ говорили, что съ ранняго дѣтства онъ не зналъ другого общества, кромѣ об- щества взрослыхъ; ему неизвѣстны никакія дѣт- скія игры; онъ не игралъ ни въ мячъ, ни въ лапту, не развивалъ свонхъ мускуловъ ни бѣганьемъ, ни прыганьемъ, никогда не жилъ въ дѣгскомъ ыірѣ и не знаетъ его отношеній. Ему извѣстна только со- лидная, благоразумная компанія взрослыхъ, и онъ деряситъ себя взрослымъ. Всѣ игры, которыя ему предлагали въ домѣ, гдѣ я его видѣлъ, были для него скучны: его не занимала ни игра въ солдаты, ни музыка, ни иѣніе, ни карты, Хозяинъ дома, такой ate тринадцатплѣтній ученикъ, перепробо- валъ все, чтобы занять своего госгя; но гость сяо- трѣлъ «въ даль» и пережпвалъ какіе-то головные процессы, крутилъ своими головными колесами, какъ заведенные часы, и не отдавался ни одному изъ окружавшпхъ его впечатлѣній. Наконецъ яви- лись на сцену «книги»,— и тогда гость почувство- валъ себя въ своемъ мірѣ. Онъ обнарѵжилъ такія познанія, какихъ трудно даже было отъ него ожи- дать. Онъ зналъ по рисункамъ больше 300 ви- довъ насѣкомыхъ! И зато внѣ сферы книгъ обна- ружилъ полнѣйшее безучастіе ко всему; точно въ грудп его совершенно было мертво, и вс,ѣ движенія души сосредоточивались исключительно въ головѣ. Въ училищѣ, какъ мнѣ говорили, онъ — совершенный одиночка; вѣчно тихій и уединяющійся, онъ по- глощенъ своими книжками и уроками, и товарищи ему совсіімъ ненужны. Веѣ силы ребенка, вся активность его ушли въ одну сторону. Но развѣ такая жизнь моясетъ выработать характеръ? Что знаетъ этотъ ребенокъ о процессахъ своей души, когда для него не существовало никогда другихъ пнтересовъ, кромѣ интересовъ головныхъ, теоре- тическихъ, и когда онъ не переживалъ живого чув- ства? Ребенокъ этотъ читаетъ; онъчитаетъ много, - онъ читаетъ о великихъ людяхъ древности, о вели- кихъ патріотахъ; его изумляютъ Горацій Коклесъ и Муцій Сцевола; но это изумленіе — чисто- «теоре- тическое», потому что въ своей дѣтской практикѣ онъ никогда не бывалъ даже приблизительно въ по- добномъ положеніи. Возьмите его руку п начните ее жать — и онъ зареветъ. И когда вы ему скажете, что Муцій Сцевола, которымъ онъ восхищается, сжегъ свою руку и не кричалъ, онъ вамъ отвѣ- чаетъ: «Да вѣдь это больно!» А между тѣмъ ребенокъ вѣревъ природѣ чело- вѣка; ошиблись только тѣ, кто его воспитывалъ. Въ ребенкѣ сложилась цѣлая вереница представле- ній п ассоціацій разсудочныхъ, потому что только одни разсудочныя представленія въ немъ и зале- гали. Все же, что мы понпмаемъ по сердечному чувству, — благородство, самопожертвованіе, пре- данность, патріотизмъ, велико гушіе, — никогда въ впдѣ непосредствениаго чувства не входило въ его душу. Нельзя сказать, чтобы эти чувства были ему неизвѣстны: онъ знаетъ ихъ хорошо; онъ по- мнптъ твердо ихь названія; онъ ихъ даже ощущаетъ въ себѣ, но только въ разсудочныхъ ассоціаціяхъ, а не въ ассоціаціяхъ но сердечному чувству. Онъ переясиваетъ ихъ, какъ понятіе умственное, но онъ никогда не переживалъ, ихъ какъ понятіе сердечное. Поэтому и Муція Сцеволу онъ только «понимаетъ». Когда вы жмете ему его собственную руку, это для него первый опытъ чувства, и онъ совершенно спра- ведливо отвйчаетъ, чго ему «больно», потому что онъ никогда не боролся съ подобными ощущеніями, и ему никогда не приходилось ихъ побѣждать. Подобной разрозненностью загроможденнаго и ме- ханнчески-развитого ума съ никогда нежившимъ чувствомъ создаются люди, превосходно умѣющіе «разсуждать» о добродѣтели и въ то же время не чувствующіе ея своимъ сердцемъ; создаются люди, превосходно разсуждающіе о сираведлавосгп и не- справедливые въ дѣйствительности, честные въ мыс- ляхъ и без честные въ посгупкахъ, герои патріо- тизма въ головѣ и малодушные трусы въ жизни; общественные дѣятели въ теоріи и узкіе себялюбцы въ повседневной практнкѣ. Древній міръ, которымъ мы такъ плѣвяемся, не зналъ этой раздвоенности п не зналъ онъ ея потому, что не зналъ «книжекъ». Мы понимаемъ и пользу книгопечатанія, и величіе заслуги Гутгенберга; мы знаемъ, что Стефенсонъ невиноватъ, что же- лѣзныя дороги эксплоатируются съ цѣлямп войны и разрушенія, п что вь послѣдній французско- нѣмецкій погромъ онѣ послужили на пагубу Фран- ціп. Мы говоримъ не о пользѣ, а о вредѣ. Древній человѣкъ жилъ непосредственной жизнью, онъ былъ практикъ, онъ былъ человѣкъ гармоническаго раз- витія; его умъ не оттягивалъ его чувства, а его чувство не подавляло его ума. Онъ жилъ на форумѣ, на площади, на улпцѣ, среди жпвыхъ людей и ихъ интересовъ, — онъ жилъ на лонѣ природы. Мысли воснринималъ онъ не путемъ «книжекъ» и мертваго слова, а изъ живой, непосредственной рѣчп, исхо- дившей изъ непосредственныхъ ощущеній, возбу- ждаеыыхъ живою дѣйствительностыо. И оттого онъ былъ цѣльнымъ человѣкомъ, съ цѣльнымъ харак- теромъ. И нынче тѣ народы, которые живутъ не- посредственною жизнью, вырабатываютъ себѣ тоже цѣльные, сильные, энергическіе характеры. Ка- ждый американецъ — цѣльный человѣкъ, потому что жизнь не подавляетъ его природы и не заставляетъ его насильно уходить въ головную дѣятельность. Для жизни чувствомъ и для практики обществен- наго чувства американцу не закрыта дѣйствитель- ность. Не такъ живутъ другіе народы и особенно на континентѣ Европы. У насъ кнпгопечатаніе превра- тилось въ средство спекуляціп, наніпвы и эксплоа- таціи, а стремленіе къ «умственной жпзни» пере- шло свою черту. Мы превратили «книжки» въ зло- употребленіе и, уйдя всѣмп своими силами въ об- ласть теоретическаго мышленія, убиваемъ свою душу, разслабляемъ свой организмъ, искусственно