Солдаты

гоѳ время былъ командиромъ дисциплинарнаго баталіона. Въ казармы мы пришли около обѣда. Намъ было приказано положить сумки и не расходиться, пока не перенишутъ насъ по-ротн6. Молодой писарь въ очкахъ забрался высоко подъ дерево и началъ переписку. — Ивановъ, Петровъ, Григорьевъ... Я съ моими земляками попалъ во вторую роту. Когда привели въ казармы, снова приказали поло- жить сумки. Положили. Насъ выстроили въ двѣ шеренги. Каждый старался стать рядомъ съ своими, чтобы попасть вмѣстѣ, въ одинъ взводъ. Но это, къ нашему огорченію, не удавалось. Трѳхъ-аршин- ныи Иванъ разлучался съ своимъ близкимъ дру- гомъ двухъ-аршиннымъ Никитой, потому что для красоты и правильности строя нуженъ строгій „ран- жиръ"—выстраиваніе но росту: вьісокій съ нраваго, а низкій съ лѣваго фланга. Ранжиръ, это—богъ, не- умолимый, бездушный, жѳстокій, который, какъ и вся воинская дисциплина, иикакихъ ни братства, ни товарищества не признаетъ. — Сметанники! Сметанники! —закричала сто- голосая толпа солдатъ, выбѣжавъ къ намъ изъ казармъ.—Привыкли у маменьки горячіе блинки съ сметанкой лизать! Намъ покажутъ здѣсь. Бунякипъ всю сметану изъ васъ вытрясетъ! Ратники смутились, покраспѣли до ушей, и не у одного изъ нихъ дрогнуло сердце, потому извѣ- стпо, что отпошепіе солдатъ къ ратникамъ второго разряда какъ-то всегда враждебное, они ихъ счи- таютъ „баловнями", „маменькими сынками". Тасовали насъ долго, переставляли съ мѣста па мѣсто, наконецъ, поставили. Къ намъ вышелъ, показывая изъ себя „большого" начальника, под- прапорщикъ Фроловъ. Изъ всѣхъ „сметанниковъ" пашей роты онъ меня почему-то выдѣлилъ и ска- залъ переписывающему пащъ четвертый взводъ ефрейтору Сорокину: — Этого отмѣтить, въ нестроевую можно.