Солдаты

пшено—10, крросипъ—18 к. фунтъ, картофель—2— 2 р. 50 к. мѣра, бѣлой муки, сахару нѣтъ ни за какую цѣну. Жить —тяга, хоть помирай". Чего-же тутъ дальше ждать? Краха? Гибели всего нашего государства? И мы „сметанники", чего-то ждали, ждали съ какой-то лихорадочностью, нетернѣніемъ. Пусть это будетъ крахъ, гибель, но чутьемъ мы своимъ догадывались, что это гибель не государству, какъ народу, а нашему продажному, измѣнничѳскому правительству и династіи Ромагй- выхъ. „Чѣмъ хуже, тѣмъ лучше" это нами было принято, какъ якорь снасенія, какъ самый луч- шій и наделсный выходъ изъ создавшагося по.ю- женія. Пъ концѣ Рождества пасъ, въ количествѣ 38 человѣкъ, перевели въ учебную команду, гдѣ, какъ и въ ротѣ, были почти всѣ ратники. Здѣсь порядки были почти одни и тѣ-же, только было больше лоску, шлифовки, больше работы, ученья, еще строже дисциплина. Мы тамъ еще больше тунѣли, потому что время для чтенія совершенно не было. Газеты, хотя „полковая газетчица» прино- сила каждый день, но мы только па нихъ съ за- вистью посматривали. Мы жили, какъ за китайской стѣной, за которую, какъ за частоколъ гоголев- скихъ Афапасія Ивановича и Пульхеріи Ивановны, почти ничего „съ воли" не долетало, кромѣ непро- вѣрешшхъ слуховъ. А слуховъ было много. То забастовали рабочіе въ Баку, Иетроградѣ, Москвѣ, то что-то тамъ неладное со съѣздами, съ Думой,,. У пасъ, въ Твери, тоже не совсѣмъ было спокойно. Сегодня слышимъ: „Тверская" забастовала, завтра— „Французскій заводь", на с.іѣдующій день—новые слухи—„Злоумышленники хотятъ взорвать „Снаря жателыіую мастерскую". Въ воздухѣ пахло грозой всѣ были наэлектризованы до послѣдней степени Одну ночь мы провели въ полной боевой готовио сти, съ винтовками и боевыми патронами въ под сумкахъ. Ждали приказа „выступить", но не дож- дались; пролеясали такъ до утра, а утромъ патроны