Солдаты

НОЙ проруби, искупавшись въ которой, они бро- дили по баракамъ сердитые, насупленные, что-то въ себѣ затаившіе. Всю „первую педѣлю" револю- ціи они почти не показывались въ бараки, развѣ только но великой нуждЬ- --за посовыліъ батистовымъ платкомъ, за которымъ уже некого было послать— свободный солдатъ могъ, вѣдь, не пойти! и, какъ черные вороны, собирались гдѣ-то тамъ на свои „благородный" собранія для обсужденія своихъ „великихъ, благородныхъ" вопросовъ. Ичто это былй за „великіе" вопросы? Можѳтъ быть, о судьбѣ моло- дой, неопытной Русской Революціи, какъ ее, сла- бую, еще не умѣющую, кромѣ, какъ по-дѣтски, ходить, поддержать, укрѣпить, чтобы не могли снова „сгубить" старыябезсёрдечныя няньки? Можетъ быть, они даже думали, научить ее „маршировать" по солдатски?—Ничего подобнаго. „Господа" офи- церы въ такіе историческіе дни не нашли ничего „патріотичнѣе" какъ заниматься разборомъ своихъ, чисто кастовыхъ, вопросовъ. Больше, чѣмъ даль- нѣйшая судьба Россіи, больше, чѣмъ укрѣпленіе ея молодой свободы, ихъ занимали, „великіе во- просы", какъ быть съ отданіемъ солдатами мести? Какъ быть съ титуломъ „благородіе", „превосходи- тельство" и т. д. Что, если солдатъ будетъ и въ самомъ дѣлѣ гражданиномъ, отмѣнятъ всѣ статьи военнаго Устава, преврапдающія его въ лошадь, въ раба, ставящія его ниже собаки—собака можетъ ходить по тротуару, солдату пе полагается—и ему, какъ равноправному, вмѣсто „ты" придется гово- рить „вы"? Въ томъ, что солдатъ не будетъ имъ отдавать честь или будетъ отдавать ее изъ вѣжли- вости, что вмѣсто „благородіе" будетъ титуловать „госнодинъ", они видѣли гибель Россіи и всей ея свѣтлой свободы. — Дисциплина! Дисциплина!—кричали они, какъ будто весь смыслъ, все зиаченіе дисциплины въ „тыканьѣ" со.лдатъ, въ отданіи ими чести офице- рамъ, въ титулованіи ихъ „благородіемъ", а не „господиномъ". Они съ пѣной у рта доказывали.