Солдаты

Тяжелы были эти три дня. Плачъ и стонъ по всей деревнѣ, точно вся она была охвачена чумой или холерой. Тошно было, хотѣлось выйти и.зъ дома на вольный воздухъ, освѣжиться. Особенно-же былъ тяжѳлъ послѣдній день, день отправки. Съ ранняго утра деревня огласилась неистовымъ плачемъ и стономъ, а часовъ съ девяти уже потя- нулись по грязішмъ и хлюпкимъ дорогамъ телѣги съ поклажей и ребятишками, закутанными отъ дождя суконными чананами; за телѣгами большими толпами шли бабы, который, надрываясь, плакали, хлюпая широкими .лаптями по размятой земляной жижѣ. По выходѣ изъ деревни, стали трогаться. Моя мать-старушка, которую я рѣшилъ не брать дальше съ собой, два раза обмирала въ моихъ объятіяхъ. Она вцѣпилась въ меня съ какимъ-то дикимъ, треволшымъ взглядомъ и ни за что не хотѣла от- пустить меня на войну. — Мама, милая, дорогая, отпусти, меня не убыотъ, я вернусь—старался я уговорить ее. Она была безчувственна, когда я отъ нея ото- рвался. Послѣ , когда я уже нрибылъ на мѣсто, мнѣ сообщили, что ее, такую обморочную, и домой привели. Простились всѣ. Отъѣхавъ версты двѣ, я по- смотрѣлъ въ сторону деревни: ее уже не было видно; густой туманъ застилалъ ее сѣрой пѣленой и лишь слышались надорванные стоны и плачъ остав- шихся на околицѣ бабъ и ребятишекъ. . Мы пріѣхали въ село Успенское, гдѣ находится наше волости, правленіѳ. Здѣсь, около „нотребилки", сгрудилось нодводъ тридцать, точно на празднич- ный базаръ. Рыжебородый староста, Иванъ Коз- ловъ, на „обчественныя" деньги угошалъ насъ на пращанье медомъ и клюквеннымъ квасомъ. Въ лав- кѣ набралось много мужиковъ; дожидаться „череду", чтобы выпить стаканъ квасу, я не сталъ и, про- •тившись съ дочуркой, отправился въ волость за удостовѣреніемъ.