Своеручные записки княгини Натальи Борисовны Долгорукой

забивъ себе, жаль таварища своево, не могу видить ево въ таковомъ безвиномъ страдани. I Разсудилась нашимъ камандырамъ переменить нашъ трактъ и весть насъ вадою, или такъ и надабна была. Я и рада была, думала, мне легче будитъ, а я отъ роду по ваде не ежала и балшихъ рекъ, кроме Масквы реки, не видала. Первое, какъ мы тогда назывались арестанти, ета имя уже хуже всего въ свете. С небрежениемъ, какое случилось, дали намъ судно худое, что все доски, исъ чево ано зделано, разашлось, патаму что оно старое. В нево насъ и пасадили, а караулние господа оѳицери для своево спасения набрали лодакъи ведутъ за сабою. Что же я тутъ какова страху набралась! Какъ станетъ ветеръ судно наша паварачивать, ано и станетъ скрипеть, все доски станутъ раздвигатца, а вада и пальетъ в судно; а меня замертво положутъ на палубу, на верхъ; | без- гласна лежу, покудова утихнетъ и перестанетъ валнами судно качать, тогда меня внизъ сведутъ. Я же такъ была странна, ни рабы своей не имела. Аднажды что случилось: пагода жестокая паднелась и біеотъ насъ жестоко, а знающева никаво нетъ, хто бъ зналъ, где глубь, где пристать, ничево таво нетъ, а все мужичье, пливутъ, куды ветеръ гонитъ, а темно, уже ночь становитца, не могутъ нигде пристать. Якорь бросили серед и реки — не держитъ, оторвала и якарь. Меня тогда уже не пустилъ мои сострадалецъ на верхъ, а палажилъ меня в чулане, катораи для насъ зделанъ былъ, дашчечками агаражонъ, на кравать. Я такъ замертво лежу, слышу я вдругъ, насъ какъ дернула, и все стали кричать, шумъ превеликой