Междуцарствие и восстание 1825 года

въ креслахъ въ совершенномъ, но величественномъ отчая- ніи. Она не плакала, не рыдала, но глаза ея были тусклые, и все лицо покрыто было красными и бѣлыми пятнами. Тутъ, забывъ обыкновенный придворный этикетъ, мы бро- сились къ ней и ее окружили безъ всякихъ чиновъ; она заговорила, и мы всѣ зарыдали. « — Хотя въ положеніи моемъ,— говорила вдовствующая государыня — мнѣ весьма тяжко чѣмъ-либо другимъ зани- маться, кромѣ настоягцаго моего несчастія, но я хотѣла васъ видѣть, чтобы вамъ изустно подтвердить, что мнѣ совершенно извѣстно положеніе, сдѣланное моимъ Алексан- дромъ въ разсужденіи Николая, — мнѣ извѣстно, и я васъ увѣряю, что все это сдѣлано по доброй волѣ и по непри- нужденному согласію моего Константина, но что со всѣмъ тѣмъ я совершенно соглашаюсь и одобряю поступокъ это- го ангела», взявъ в. к. Н. П., который уже подлѣ нея стоялъ, за руку. Тутъ всѣ, кто только ближе стоялъ къ ея величеству, бросились къ ея рукамъ, чтобъ ихъ облобызать. Она, привставъ изъ своихъ креселъ и жалуя руки свои намъ, продолжала свою рѣчь, но разслушать нельзя было... за измѣняющимся ея отъ рыданія голосомъ и за общимъ, такъ сказать, нашимъ плачемъ и стономъ». Такъ кончилось это единственное въ своемъродѣ и без- примѣрное засѣданіе высшаго государственнаго учрежденія, сведеннаго на степень государевой канцелярии. Такъ окриками, слезами и поцѣлуя ми «сломилъ» Николай Павловичъ «своевольный» Совѣтъ. Но не то его ожидало, когда его «непреложная» воля встрѣтилась съ самодержавною волею Константина Павло- вича. У. Сношенія братьввъ-императоровъ. Въ то время какъ изъ Варшавы скакалъ Михаилъ Павло- вичъ съ письмами отъ наслпдника Константина къ импера- тору Николаю, въ это же время изъ Петербурга были от- правлены протоколъ описаннаго нами засѣданія Государствен-