Междуцарствие и восстание 1825 года

— 52 — ствовали. Въ этомъ отношении ихъ воззрѣнія ясно выража- лись заключительной Фразой Константина въ письмѣ' къ ге- нералу Потапову: « Лрліъ вѣрноподдйннмо есть слѣпое и безмол- вное повнновеніе къ вышей священной власти-». Не трудно видѣть, что въ этомъ пониманіи высшей власти не можетъ быть мѣста общественному мнѣнію, какъ бы оно слабо ни выражалось 1). Несомнѣнно одно, что обстоятельства требовали посту- пить такъ, какъ сдѣлали генералы, окружавшіе Александра въ Таганрогѣ, именно— ждать распоряженій законнаго на- слѣдника, Константина, тѣмъ болѣе, какъ правильно писалъ послѣдній, присяга не могла быть совершена по распоря- жению великаго князя , а лишь по манифесту императора , и тѣмъ болѣе, что таковой маниФестъ находился въ совѣтѣ, содержаніе его стало извѣстнымъ Николаю отъ Маріи Ѳе- доровны и князя Голицына. Если это произошло только послѣ личной присяги великаго князя, то во всякомъ слу- чаѣ странно то упорство, съ которымъ онъ настаивалъ на присягѣ войскъ, Государственнаго Совѣта и всей Россіи. Если ему «трудно было выйти инымъ образомъ, какъ путемъ немедленной присяги»— какъ пишетъ Шильдеръ, то не луч- ше ли было пріостановить дальнѣйшее принесеніе присяги и ждать отвѣта изъ Варшавы? Къ этому прямо обязывала приведенная нами надпись, на коывертѣ, въ которомъ нахо- дился маниФестъ. И однако Николай не обращаетъ на это все никакого вниманія и настаиваетъ на присягѣ. Такъ отпадаютъ обстоятельства, на который ссылался Николай; объясненіе его поведенію надо искать въ тѣхъ сердечныхъ изліяніяхъ, который онъ дѣлаетъ въ своихъ пись- махъ въ періодъ междуцарствія. «Могъ ли я по человѣческимъ понятіямъ поступить иначе, могъ ли я, даже забывая свою честь, свою совѣсть, могъ ли я рисковать положеиіемъ государства, этого обожаемаго і) Мы не хотимъ сказать, что бы указанныхъ симпатій не существовало; напротивъ, мы могли бы привести свидетельство кн. С. Трубецкого, вполнѣ достоверное въ этомъ отношеніи; но симпатій не существовало для брать- евъ Александра.