Сочинения Н.В.Шелгунова. Т.1

291 СТАТЬИ ИСТОРИЧЕСКАЯ. 292 слагался для зависимой общественной жизни и вно- снлъ свои привычки во всѣ общественная отноще- нія; онъ пряно изъ семьи выступалъ уже съ заиа- сомъ покорности и смпренномудрія, которая дѣ- лалп его тѣмъ же послушнымь сывомъ вне семьи, какимъ онъ былъ въ семьѣ. Такимъ образомъ, рус- ская иатріархальная семья ноходпла свое продол- женіе въ обществеяномъ строѣ, и безграничная, произвольная власть отца обобщалась въ безгра- ничной, произвольной власти моековскаго царя. Семья внесла въ государство и свою существен- ную, отличительную особенность —чувство и при- вычки чувства. ІІародъ связывала съ московскимъ царемъ не головная юридическая идея, а чувство страха, благоговѣйнаго почтенія и безграничной покорностп. Только поэтому батюшка-царь Иванъ Грозный могъ травить народъ медвѣдями, истре- блять его, какъ онъ истреблялъ новгородцевъ, и все это переносилось съ безропотною покорностью и ни на волось не колебало народной преданности кь царю. Даже богобоязненный и кроткій Алексѣй Михайлова чъ производплъ казни мессамитакъ, въ одной смуте, въ которой было виновато не болѣе 200 человеку по приказанію царя, перебпто'бо- лѣе 7.000; а за поддѣлку монеты, поводъ къ ко- торой нодалъ самъ царь, было казнено болѣе 7.000 чел., наказано отсѣченіемъ рукт, ногъ и другими казнями болѣе 15.000 чоловѣкъ. Власть царя, всесильная и всемогущая, была еще недостаточной, чтобы создать стройный госу- дарственный организмъ. Она поражала своей си- лой и безграничностью, своею возможностью без- нредѣльнаго личнаго произвола, но произволъ этотъ ие обуздывался никакимъ сознательнымъ представленіемъ органпзаціонныхъ средствъ. У моековскаго государства, кромѣ идеи власти, ко- торую можно поддерживать однпмпми средствами на- снлія, не было никакихъ другихъ идей, нпкакихъ другпхъ выяененныхъ цѣлей, которыя бы связы- вали все въ одно гармоническое цѣлое, придавали бы московскиму государству характеръ стройнаго оргаиическаго единства. Московское государскво, желая ограждать свои интересы, не знало, какъ ихъ ограждать. Распредѣленія предметовъ вѣдом- ства не сущевствовало, — царь могъ поручить ка- ждому всякое дѣло, переносить дѣло изъ одного при- каза въ другой, взять въ свое личное вѣдѣніе, что, ■ему вздумается. Для руководства приказовъ и от- дѣльныхъ властей не существовало нпкакихъ точ- ныхъ установленій. Издавались правила, царскіе указы; но указы не спеціалпзпровали вопросовъ, •они не были ннструкціями, и общимъ нравиломъ служебнаго поведенія было — поступатьпри испол- неніи царскаго указа, .«какъ Богъ вразумить». Такое общее, .растлѣвающее основаніе вело не только къ крайнему произволу и къ приложенію къ дѣламъ государственнымъ лпчныхъ воззрѣній, но и кь тому, что многіе царскіе указы совершенно не выполнялись. Личное и произвольное начало, скон- центрированное въ особѣ царя, переносилось,такимъ образомъ, на все служилое сословіе. Каждый служи- лый олпцетворялъ собою болыпін или ыеныпій про- изволу смотря по кругу своей власти. Сдерживать этотъ произволъ у контрольной властине было нп- какихъ средсгвь, — идея контроля еще не выработа- лась. Требовались вопіющія злоупотребленія, чтобы они могли наконецъ дойти до царя, и тогда обыкно- венно слѣдовало удаленіе лица отъ службы. Все, что было меиѣе вопіющимъ, удобно уживалось среди царящаго повсюду неустройства, и злоупотребле- ніямъ и неправдамъ не было конца, Попытка Ивана Грознаго опереться на земскій элементъ и поручить его вѣдѣнію часть дѣлъ, ка- сающихся непосредственно его интересовъ, не уда- лась, да п не могла удаться. Передавая народу часть дѣлъ, Грозный вовсе не думалъ призывать его къ государственной деятельности и делить съ нпмъ свою власть: онъ передавалъему просто потому, что больше некому было передать, ибо служилоесо- словіе, выродившись въ надменноеп крамольное боярство, гордое одною своею родовитостью, но невѣжественное и неспособное, совершенно не со- отвѣтствовало идеалу власти, созданному Москвой. Вмѣсто того, чтобы вносить въ государственную жизнь элементъ стройности, боярство внесло анар- хію и борьбу частныхъ, единоличныхъ пропзволовъ. Иванъ Грозный рѣшился сломить этотъ элементъи передать его дѣло другимъ людямъ, — не потомкамъ дружинниковъ, а людямъ худороднымъ, выделив- шимся, благодаря своиыъ личнымъ заслугамъ. Та- кпмъ образомъ Иванъ IV, вмѣсто наследственной власти и начала местничества, вводить началолич- ной даровитостии лпчныхъ заслугу вмѣсто ча- стнаго, родового интересаи интересасемьи, ставпв- шаго себя выше интереса государственнаго, — инте- ресъ общественный, поглощающій въ себе лицо. Практика такого нововведенія не могла быть удач- ной, и созданная Иваномъ Грознымъ «опричина» скоро показала, чего можно ожидать отъ людей ху- дородвыхъ, интересъкоторыхъ поглощается инте- ресами личной царской власти. Если при прежнпхъ князьяхъ прияципъ родови- тости велъ къ неустройству и показался наконецъ Ивану Грозному опаснымъ для московской власти, то теперь, вместо одного нестройнаго и меіпающаго элемента, явились три. Учрежденіе опричины не уничтожало прежняго боярскаго служилаго сословія. Боярство стало только осторожнее и еще менее на- дежнымъ, отживая свой векъ и утративъ то значе- ніе, какое оно, напрнмеръ, имело при Дмитріи Донскомъ, когда безъ совета съ нимъ не вершалпсь пикакія дела, и когда оно отличалось преданностью; теперешнее боярство готово было призвать на Рос- сію все бѣды и впослѣдстіп ихъ действительно при- звало. Опричина, другой вновь созданный элементъ, также не могла внести начала стройности, ибо опи- ралась на личный произволъ и служила средствомъ власти, еще не решившей, какъ ей ограждать свои интересы. И опричина внесла такую необузданность, такую произвольную страстность, какой Москва прежде никогда не впдывала. Наконецъ, третій эле- ментъ- — народно-земскій, подъ вліяніемъ боярщины было утратнвшій все свое значеніе и теперь вызван- ный къ финансовой и судебноуголовной дѣятельно-