Сочинения Н.В.Шелгунова. Т.1

В 47 СТАТЬИ И С I О Р Н I ! С К и. 848 нишь одними моральными принципами. Именно этотъ лѣсъ и оттягивалъ къ себѣ людей чувства и шаткой мысли и заставлялъ ихъ въ старости по- ступать не такь, какъ они поступали въ молодости. Такимъ образомъ, то самое личное начало, которое выдѣляло человѣка изъ толпы, ставило его во враждебныя отношенія къ толиѣ и изъ прогрессив- наго превращало или въ консерватора, или въ со- вершенную затхлость. Моралисты не умѣли по- нять, что сущность борьбы заключалась не въ про- тиворѣчіи чувствъ, а въ противорѣчіи идей, и хо- тѣли хорошими чувствами исправить учрежденія. Сердечный и благородный порывъ екатерпнпнскаго поколѣнія не нашелъ для своихъ чувствъ реальной формулы и въ поправкѣ, до которой онъ доду- мался, сдѣлалъ еще большую ошибку. Представи- телемъ этого новаго направленія явился Карамзины IV. Сантименталнзмъ и Карамзины. Карамзинъ былъ по преимуществу человѣкомъ чувства, и потому-то на немъ впднѣе всего ошибки чувства и тѣхъ увлеченій, въ которыя оно ухо- дить, если не встрѣчаетъ провѣрки въ мысли. Первое и роковое вліяніе на всю жизнь имѣли на Карамзина новиковскій кружокъ и масонство. Дми- тріевъ въ своихъ «Запискахъ» говорить, что Ка- рамзина ввелъ въ новиковскій кружокъ И. II. Тур- геневу одинъ изъ дѣятельнѣйшихъ членовъ «Дру- жескаго общества», и въ этомъкружкѣ «онъ воспи- тался окончательно подъ вліяніемъ другого друга своего, Александра Петровича Петрова». «Я какъ теперь вижу, — говорить Дмитріевъ, — скромное жилище молодыхъ словеснпковъ: оно раздѣлено было тремя перегородками; въ одной стоялъ на столѣ, покрытомъ зеленымъ сукномъ, гипсовый бюстъ ми- стика Шварца, умершаго незадолго нередъ моимъ нріѣздомъ изъ Петербурга въ Москву, а другая освѣщалась Іисусомъ на крестѣ, подъ покровомъ чернаго крена». Хотя и неизвѣстно, въ чемъ имен- но заключались отношенія Карамзина къ масон- скому кружку, но тѣсное сближеніе съ извѣстнымъ масономъ Кутузовымъ и Петровымъ не позволя- етъ сомнѣваться въ дѣйствительности сильваго влія- нія масонства, мистицизмъ, сантиментализмъ и идеа- лизмъ котораго отразились уже въ «Письмахъ рус- скаго путешественника». Говорятъ, что самое пу- тешествіе Карамзина за-гранпцу находилось въ связи съ его отношеніемъ къ новиковскону кружку. Если это мнѣніе даже и невѣрно, то всетаки не иодлежптъ сомнѣнію, что Карамзинъ, по словамъ Дмитріева, горѣлъ нередъ своей поѣздкой «пламен- нымъ рвеніемъ къ усовершенствовавію въ себѣ человѣка». Въ «Письмахъ русскаго путешественника» чи- таемы «Щастливые швейцарцы! всякій ли день, всякій ли часъ благодарите вы небо за свое щастіе, ясивучп въ объятіяхъ прелестной натуры, подъ бла- годѣтельными законами братскаго союза, въ про- с.тотѣ нравовъ и служа одному Богу ? Вся жизнь ваша есть конечное пріятное сновидѣніе, и самая роковая стрѣла должна кротко влетать въ грудь вашу, нево З мущаемую тиранскими стра- стями... Ахъ! естьлнбы теперь, въ самую сію минуту, надлежало мнѣ умереть, то я со слезою любви упалъ бы во всеобъемлющее лоно при- роды, съ иолнымъ увѣреніемъ, что она зоветъ меня къ новому счастію, что измѣневіе существа моего есть возвышеніе красоты, перемѣна изящнаго на лучшее. И всегда, милые друзья мои, всегда, когда я духомъ своимъ возвращаюсь въ первоначальную простоту натуры человѣческой, — когда сердце мое отверзится впечатлѣвіямъ красотъ природы. — чув- ствую я тоже и не нахожу въ смерти ничего страш- наго». Описывая, какъ онъ остановился йодлѣ од- ной хижины на берегу чистаго ручья и понросилъ у пастуха напиться, Карамзинъ говорить: Я взялъ чашку и, еслибы не побоялся пролить воды, то, конечно бы, обнялъ добродушнаго пастуха съ та- кимъ чувствомъ, съ какимъ обнпмаетъ брать бра- та, — столь любезевъ казался онъ мнѣ въ эту ми- нуту! Для чего не родились мы въ пгѣ вре- мена, когда всѣ люди были пастухами и братьями! Я съ радостію отказался бы отъ мно- гихъ удобностей жизни, чтобы возвратиться въ пер- вобытное состояніе человѣка... Съ сими мыслями пошелъ я отъ пастуха; нѣсколько разъ оборачи- вался назадъ и примѣтилъ, что онъ провожалъ моня взорами своими, въ которыхъ написано было желаніе: поди и будь щастливъ! Вогъ видѣлъ, что и я отъ всего сердца желалъ ему щастія, но онъ уже нашелъ егоЬ Другія два произведенія Карамзина, имѣвшія, вмѣстѣ съ «Письмами русскаго путешественника», такое огромное вліяніе на общество, были «Бѣдная Лиза» и «Наталья, боярская дочь». Лиза — «пре- красная тѣломъ и душою поселянка», въ которую влюбляется добрый, но слабый и вѣтренный дворя- нинъ Эрастъ. Слабый и вѣтренный Эрастъ, увпдѣвъ Лизу, сталъ мечтать, подобно Карамзину въ Швей- царіи, о тѣхъ временахъ, когда пастухи были братьями и «всѣ люди безиечно гуляли по лугамъ, купались въ чистыхъ источникахъ, цѣловались, какъ горлицы, отдыхали подъ розами и миртами и въ счастливой праздности всѣ дни проводили». Вообразивъ такія, никогда не существо вавшія вре- мена, Эрастъ забываетъ о своемъ дворянскомъ про- исхоясденіи, отрѣшается отъ всѣхъ соціальныхъ условій и предразсудковъ и предлагаетъ Лизѣ руку и сердце. Но одно непредвидѣнное обстоятельство помѣшало Эрасту поступить, какъ слѣдовало. Обая- тельный полумракъ вечера, когда ни «какой лучъ не могъ освѣтить заблужденія», довелъ Лизу и Эра- ста до такого головокруженія, что затѣмъ уже не было никакой необходимости въ бракѣ, и обманутая Лиза бросилась въ прудъ. Въ «Натальѣ» Карам- зпнъ идеализируетъ старинный русскій быть, когда наши бояре тоже, подобно первобытнымъ счастли- выми, пастухамъ, жили по душѣ, какъ братья, и говорили, какъ думали. Эти три произведенія имѣли въ свое время не- обыкновенный успѣхъ, особенно между женщинами, — потому что эти произведенія были вѣрнымъ отра- женіемъ чувствъ своего поколѣнія, откликомъ той