Сочинения Н.В.Шелгунова. Т.1

853 ПОПЫТКИ Р У С С К А Г О С О 3 Н А Н I Я. 354 и только. Кружокъ умныхъ и честныхъ людей стоить мпкроскопическпмъ особнлкомъ и отважно, какъ Леонидъ подъ Ѳермонилами, готовь напасть на цѣлый «почтенный дворянскій корпусъ». Но почтенный дворянскій корнусъ еще слищкомъ боль- шая сила, и въ действительной жизни его вовсе не такъ легко обуздать, какъ обуздываетъ въ «Недо- росле» Фонвизинъ Лростакову. Просвѣщать ука- зами нельзя, и сатирой не исправляютъ понятій. Вольтеръ и Руссо были очень умны; но пхъ поло- женіе въ тогдашней Россіи было бы очень печально, не говоря уже про то, что Россія и не могля бы пхъ произвести. Слѣдовательно, протестъ русскаго иятеллектуальнаго кружка уже никакь не могъ идти далеко; даже и тотъ небольшой шагъ, на который у него были средства, казался исполин- скпмъ прыжкомъ и возбудилъ ропотъ. Для полноты характеристики русскаго умствен- наго роста нельзя обойтп молчаніемъ слѣдующій замѣчательный фактъ. Въ Россіи въ то время пре- обладало французское воспитаніе; лучшіе русскіе люди читали всѣхъ тогдашнихъ представителей французской мысли, и, несмотря на то, нѣмецкій миствцизмъ, идеалпзмъ, сантиментализмъ взяли рѣшптельный перевѣсъ въ двпженіи русскаго чув- ства и русской мысли. Причину этого, конечно, нужно искать въ боязни того направленія, которое явилось во Франціп. При всемъ своемъ тяготѣніп къ французскому направленію, русская мысль не могла принять его, потому что противъ нея стояло общество, которое не доросло даже до вѣрнаго пониманія и тѣхъ общественныхъ формъ, который у него существовали. Тогда какъ во Франціи лицо переросло эти формы, и ему требовался болыпій просторъ, у насъ лицу и эти формы были еще ши- роки, и онѣ не только его не тяготили, но совер- шенно удовлетворяли его интересамъ. Поэтому про- тестъ русской интеллигенціи могъ быть направ- ленъ только противъ тупости и безнравственности русскаго общества и получить только моральный характеръ. Конечно, намъ теперь легко сказать: слѣдовало освободить крестьянъ; но мы думаемъ, что русская интеллигевція должна была обладать сравнительно большою силою даже и для того, что- бы надавить общество съ той стороны, съ которой оно его надавило. Теперь русское соціальное невѣ- жество оказалось сжатымъ съ двухъ сторонъ. Съ одной стороны, передъ нимъ стояла, со свопыъ безмолвнымъ протестомъ, вся деревенская Россія; съ другой, съ противоположной, — проявился актив- ный протестъ пнтеллпгенціи, избравшей литератур- ное орулгіе. Другой замѣчательный фактъ есть слабоспліе русской мысли. Искренно и честно отдавшись сво- ему делу, она всетаки создавала только вліятель- ное большинство Карамзпныхъ. которые и овладѣ- вали общнмъ направленіемъ. Въ этомъ виновата тоже не Европа, а общій уровень русской жизни. Все, что выдѣлилось бы слпшкомъ далеко, осталось бы одпнокимъ и безвліятельнымъ. Это, конечно, не доказываетъ безошибочности Карамзиныхъ и полез- ности ихъ вліянія; но оно объясняетъ, почему рус- ская мысль была всегда такъ несмѣла, неувѣренна, несамостоятельна, нуждалась постоянно во внѣиі- ней помощи п почему только подъ вліяніемъ внѣш- нихъ событій она являлась истинно-прогрессивной. Въ лпцѣ Карамзиныхъ мы даже не додумываемся до настоящей мысли, мы только учимся чувство- вать, мы протестуемъ противъ собственной грубости и заставляемъ свое сердце биться впервые невѣдо- мыни еще ему до того нѣжными и сладкими ощу- щеніями. Оттого- то мы такъ и обрадовались сан- тиментализму. Желая сделать чувство обществен- нымъ орудіемъ, мы возвели его въ моральный прин- ципъ и стали искать чудотворной силы и добродѣ- телп въ пстинномъ просвѣщеній. Все это замеча- тельно безснльно и лишено всякаго практпческаго содержанія, но совершенно понятно. Дальше этого русская мысль въ XYHI сголѣтіп не. пошла. Она, круяшовая, сословная, вытекаетъ изъ однихъ мотпвовъ чувства и развивается только въ саитиментально-филантроппческомъ направле- ніп. Чувства, несмотря на сантиментализмъ, еще такъ тупы, что возбуждаются только книжными впечатлѣніямп, но не явленіями действительной жизни. Восемнадцатый вѣкъ въ Россіи еще не кончился съ 1799 годомъ: онъ перешелъ и въ начало нынѣш- няго столѣтія. Отъ этого въ первыхъ движеніяхъ мысли, послѣ 1801 года, замѣтныто же восторжен- ное настроеніе чувства въ сантиментальпо-филан- тропическомъ направленіи и та незрѣлость шаткой мысли, которая лишаетъ поведеніе определитель- ности п твердостп. НФтъ никакихъ причпнъ пред- полагать, чтобы результаты этого направленія могли быть въ XIX вФкѣ болФе благодетельными для Россіи, чѣмъ они были въ XVIII столѣтіп. Санти- ментально-филантропическое нанравленіе не только не нуждается въ чувствѣ равнаго достоинства,— напротивъ, оно именно и возможно только при не- равноправности. Следовательно, чтобы сантимен- тально-филантропическое направленіе могло про- явиться въ прочно-полезныхъ общественныхъ ре- зультатахъ, ему слѣдовало бы перейти въ чувство равнаго достоинства. Но заключались ли въ усло- віяхъ тогдашняго общества залоги подобнаго пере- хода? Конечно, заключались, но подобное более широкое общественное настроеніе чувствъ могло являться только въ впдѣ отдФльныхъ исключены, и чтобы ему сделаться общимъ, у Россіп недоставало умственныхъ силъ. Карамзинъ уже сидйлъ за своей «Исторіей»; целая партія людей его налравленія уже слагала сознательно те общественные идеалы, которые нашли потомъ свое историческое нодтвер- жденіе въ ученомъ трудѣ Карамзина. Являясь протестомъ противъ старой Руси, эта партія вза- мѣнъ ея выставляла ту же Московскую Русь, но профильтрованную черезъ сантиментально-филан- тропическое міровоззрѣніе. Въ результате все оста- валось на старыхъ местахъ; крестьянпнъ былъ также крѣпокъ земле, какъ и при Годунове.