Сочинения Н.В.Шелгунова. Т.1

373 ПОПЫТКИ РУССКАГО С О 3 Н А Н I Я. 374 И бѣдность осталась въ своей бѣдностп, измучен- ная душа- — въ свопхъ мукахъ. Только вопросы, но нѣтъ рѣшеній: Спаситель, Спаситель! Чиста моя вѣра, Какъ пламя молйтвы! Но, Боже, и вѣрѣ Могила темна! Что слухъ мой замѣнитъ? Потухшія очи? Глубокое чувство Остывшаго сердца? Что будетъ жизнь духа Везъ этого сердца? Вопросы безъ рѣшеній волновали и Лермонтова. Можетъ быть, это были даже и не вопросы и со- мнѣнья, а простая давящая тоска нравственнаго одиночества и собственной ненуясности. Лермонтов- скій байронизмъ не былъ напускнымъ страданіемъ; въ русской жизни было уже много для него мате- ріаловъ: накоплявшееся недовольство служить прп- зпакомъ нзвѣстной зрѣлости общественнаго- чувства и мысли. Въ лицѣ Лермонтова мы видимъ не растра- ченный въ разгулѣ единоличный пронзволъ, неще- мящее чувство, не умѣвшее примиритьсясъ мыслью и проклявшее науку, — нѣтъ: это уже страданіе отъ бездѣйствія, етраданіе о жизни, погибшейбез- плодио подъ бременемъ познанья и сомнѣнья, стра- даніе о цѣломъ поколѣніи, гражданинъ-потомокъ котораго оскорбить Насмѣшкой горькою обманутаго сына Надъ промотавшимся отцомъ. И этому-то промотавшемуся отцу, этой толпѣ бездушиыхъ людей, говорящихъ затверженный рѣ- чи, этимъ маскамъ, стянутымъ только пршшчіемъ, озлобленному поэту такъ и хочется дерзко бросить въ глаза «желѣзный стпхъ», Облитый горечью и злостью! X. Первое сознаніе. — Бѣлинскій. Карамзинъ, принявшись за изданіе ч<Вѣстнпка Европы» , объявилъ, что не считаетъкритику истин- ной потребностью русской литературы; онъ даже находить, что критика есть роскошь: «она ро- ждается отъ великаго богатства, а мы еще не Крезы». Въ настоящее время невозмоясно рѣшить, насколько бы выиграло или проиграло литературноенапра- вленіе, еслибы во главѣ русской критики всталъ Карамзинъ. Но несомнѣненъ фактъ, что русская литература существовала сто лѣтъ безъ критики и что отъ Ломоносова до Бѣлинскаго, за исключеніемъ немногихъ попытокъ, критики у насъ не было. Ко времени Бѣлинскаго, если мы еще не были богаты, какъ Крезы, то, во всякомъ случаѣ, у насъ накопился громадный запасъ литературныхъ нро- изведеній: у насъ были Ломоносовъ, Херасковъ, Сумароковъ, Фонвизинъ, Дерясавинъ, Озеровъ, Княжнинъ, Жуковскій, Батюшковъ, Грибоѣдовъ, Крыловъ, Пушкинъ, Марлинскій, Языковъ, Бара- тынскій, Полежаевъ, Гоголь п многое мнонгество именъ второстепенныхъ; у насъ существовалъ уже романъ, существовала журналистпка. Русская мысль иаѣла очевидную потребность высказаться; въ рус- скихъ стремленіяхъ — если представителями ихъ возьмемъ Жуковскаго, Гоголя, Лермонтова — за- мѣтна громадная разница; между торжественными одами Державина и думами Кольцова лежитъ цѣлая пропасть. Въ этонъ нестройномъ хорѣ протпвопо- ложныхъ чувствъ, мыслей и стремленій, торнсествен- ной заносчивости и скорбнаго унынія, добродуш- наго отношенія къ яшзни и накипѣвшаго озлобле- нія, смѣха п слезъ, ядовитой ироніи и самоусла- жденія, плача о себѣ и плача объ обществѣ, стиховъ и прозы — молено было растеряться, какъ въ лѣсу. Поэты и прозаики отражаютъ собою жизнь: они служатъ зеркаломъ общества; публика ихъ чптаетъ и растетъмыслью и чувствомъ; но что въ этпхъ чувствахъ и мысляхъ исгиннаго и неистпннаго, вѣрнаго и невѣрпаго, ведущаго впередъ и веду- щего назадъ, какую службу служить литература обществу — кто рѣшитъ, кто знаетъ, что правда и что неправда, о чемъ слѣдуетъ думать и какъ думать, какими чувствами жить? Въ лицѣ Бѣлин- скаго русская мысль впервые задалась серьезно этимивопросами. Бѣлинскій взялся подвести итогъ всему высказанному и указать прямую, вѣрную до- рогу литературному движенію мысли. Россія справедливо гордится Вѣлинскпмъ; въ немъ онадолясна гордиться не только достигнутыми результатами, но и размѣромъ предпринятого имъ гигантскаготруда. Бѣлпнскому нужно было пере- честь все, что написала и напечатала Россія въ течеяіе ста лѣтъ, каждому писателю опредѣлить его мѣсто, разъяснить задачи искусства, покончить царпвшій въ искусствѣ хаосъ понятій, уничтожить литературный суевѣрія, господство старыхъ авто- ритетовъ и завоевать новому движенію мысли то передовое мѣсто, которое у него оспаривали люди старыхъ понятій. Хотя споръ шелъ, повидимому, исключительно объ пскусствѣ, объ его формахъ и задачахъ, хотя мысль, не всегда ясно схваченная, расплывалась нерѣдко въ смутныхъ, громкпхъ и торжественныхъ фразахъ, — - но, тѣмъ не менѣе сущность художественной критики заключалась въ томъ, чтобы задачею искусства сдѣлать преслѣдо- ваніе соціально-прогресспвныхъ цѣлей, сдѣлать ли- тературу орудіемъ общественнаго развптія. ІІодъ наружной формой отвлеченныхъ размышленій о задачахъ художественностискрывалось яшзненное, реальное содеряеаніе. Разсуждая, повидимому, объ одномъ, люди въ сущностиразсуждали о другомъ, хотя не всегда сознавалиэто. Понятно, что все старое, жившее первобытными понятіямп и витав- шее въ карамзпнскомъ міровоззрѣніи, почувство- вало себя глубоко уязвленнынъ. Отрицая Хераскова во имя Гоголя, критика вычеркивала изъ жизни не собственно Хераскова, а все то старое міровоззрѣ- ніе, которое создавало Херасковыхъ и въ лицѣ ихъ проводило въ жизнь понятія и чувства XVIII вѣка. Выставляя Гоголя, критика отстаивала не его художественную форму, не его искусство илп геніальность, а собственно его отношеніе къ жизни, его средстваи пріемы наблюденія, отстаивала за- дачи, которыми задалось искусство въ лицѣ Го- голя, отстаивала новую идею. Ѣ