Сочинения Н.В.Шелгунова. Т.1

ПОПЫТКИ РУССКАГО С- О 3 Н А Н I я. 378 просовъ». Вѣлпвскій признаетъ уже, что нахарак- теръ и содержаніе литературы вліяетъ историческое двюкеніе общества, и, слѣдовательно, характеромъ исторпческаго момента нужно мѣрять литературу. Это совсѣаъ иная точка зрѣнія. Не эстетическая одѣнка должна поэтому лежать въ основѣ крптпкп, а тѣ идеи, которыя она собою выражаетъ, и отно- шеніе этихъ идей къ содержанію историческаго мо- мента общества. Высказывая подобныя основанія, Бѣлинскій однако не успѣлъ примѣнить ихъ къ критнкѣ. Эстетическое воззрѣніе составляетъ у него еще главноеея содержаніе. Отношеніе къ обществу, къ тѣмъ узкимъ интересамъ, которыми оно жи- ветъ, къ нелѣиымъ понятіямъ, управляющимъ его поведеніемъ, является у Вѣлинскаго какъ бы вскользь, какъ бы посторонней прпмѣсью къ его крптикѣ, точно въ этой новой сферѣ онъ чувствуетъ себя не совсѣмъ на мѣстѣ. Даже разбирая «Охотничьи разсказы» Тургенева, онъ больше разсуждаетъ о мотивахъ таланта автора, чѣмъ объ идеѣ произ- веденія, объ отношеніи его къ данной эпохѣ, оставляя въ сторонѣ вопросъ, насколько онъ вѣрно отразилъ собою общество, его идеи, тенден- цш, состояніе. До подобной провѣрки жизненной правды художественныхъ произведеній еще не до- росла наша критическая мысль сороковыхъ годовъ. И несмотря на то, критика Бѣлинскаго имѣла гро- мадное, плодотворное вліяніе и на развитіе понятий общества, и на литературу. Она воспитала цѣлое поколѣніе литераторовъ, которые хотя п сошли со сцены, но въ свое время помогли движенію обще- ственной мысли въ направленіи такъ называемой «народности». Вѣлинскій ратовалъ за «мужика» во имя его человѣческой природы, во имя того, что природа есть вѣчный образецъ искусства, и велн- чайшій п благороднѣйшій предметъ въ природѣ — человѣкъ. «Но что же можетъ быть интереснаго въ грубомъ, необразованномъ человѣкѣ? — сираіпп- ваетъ Бѣлинскій. — Какъ, что? Его душа, умъ, сердце, страсти, склонности, — словомъ, все то же, что и въ образованномъ человѣкѣ». Во имя на- родности критическая мысль потребовала отъ ли- тературы живого воспропзведенія дѣйствительностп, но дѣйствительности современной, а не отжпвіпей, потребовала отъ нея, чтобы она была вѣрнымъ отраженіемъ порывовъ и стремлений народнаго духа, зеркаломъ живой русской души. Въ этомъ требованіи заключалось другое требо- ваніе, составлявшее его продолженіе. Потребовать отъ людей, чтобы они воспроизводили вѣрно дѣй- ствптельность, — значить заставить ихъ понимать эту дѣйствительность. Потребовать отъ людей вѣр- наго отраженія порывовъ и стремлений народнаго духа — значить требовать не только сознанія своей личности, но и сознанія органической связи своей личности съ родной стороной, и путемъ своего личнаго сознанія пробудить такое же сознаніе и во всѣхъ остальных!.. Высшихъ требованій роман- тязмъ, конечно, и не могъ провозгласить. То не быть ни классическій романтизмъ древней Греціп, ии. романтизмъ Европы среднихъ вѣковъ, — то былъ романтизмъ новый, романтизмъ русскій, должен- ствовавшій вырости изъ требованій русскаго на- роднаго духа, въ его живой современности. Про- возглашая свою романическую формулу, критиче- ская русская мысль, можетъ быть, и сама не пред- видѣла послѣдняго ея вывода. До сороковыхъ годовъ у насъ только повторяли слово романтизмъ, не понимая его смысла. Въ ро- мантизмѣ впдѣлп пзвѣстную форму искусства, не- подчпняющагося установлениымъ и стѣсняющпмъ творческій порывъ правпламъ. Нѣтъ, — хотѣли ска- зать люди сороковыхъ годовъ, — романтпзмъ не эта сухая скорлупа: романтизмъ — сама жизнь, онъ принадлежать не одному искусству, и мѣсто его не въ одной литературѣ. «Въ тѣснѣйіпеяъ и суще- ственнѣйиіемъ евоемъ значеніп романтизмъ есть не что иное, какъ внутренній міръ души человѣка, сокровенная жизнь его сердца, — говорить Бѣлпн- скій. Въ груди и сердцѣ человѣка заключается таинственный источникъ романтизма; чувство, лю- бовь есть проявленіе пли дѣйствіе романтизма, и потому почти всякій человѣкъ— романтпкъ. Исклю- ченіе остается или только за эгоистами, кото- рые кромѣ себя никого любить не могутъ, или за людьми, въ которыхъ священное зерно спмпатіи и антипатіи задавлено и заглушено или нравственною неразвитостью, или матеріаяьными нуждами бѣдной, грубой жизни. Законы сердца, какъ и законы разума, всегда одни и тѣ же, и потому человѣкъ но натурѣ своей всегда былъ, есть и будетъ одинъ п тотъ же. Но какъ разумъ, такъ и сердце жпвутъ, а жить — значить развиваться, двигаться впередъ; поэтому человѣкъ не можетъ одинаково чувствовать и мы- слить всю жизнь свою, но его образъ чувствованія и мышленія пзмѣняется сообразно возрастамъ его жизни. Человѣкъ пмѣетъ не одно только значеніе существа пндпвидуальнаго и личнаго, — онъещечленъ общества, гражданинъ своей земли, прпнадлежитъ къ великому семейству человѣческаго рода. Поэтому онъ сынъ времени и воспитанникъ исторіп; его образъ чувствованія и мышленія видоизмѣняется сообразно съ общественностью и національностью, къ кото- рымъ онъ прпнадлежитъ, съ историческим!, состоя- ніемъ его отечества и всего человѣческаго рода». Формула, поставленная такъ широко, оставалась одной теоретической формулой; то были одни проро- ческія слова, мечты объ идеалѣ. Впрочемъ, предста- вители русской мысли сороковыхъ годовъ п не оболь- щались насчетъ дѣйствительныхъ умственных!, силь русскаго общества. Если они и говорили: «время дѣт- скихъ восторговъ прошло, и наступаетъ время мысли», то вслѣдъ затѣмъ прибавляли: «публика сама не от- дала себѣ отчета въ томъ, чего она требуетъ; время сознанія еще не наступило». Пробудившееся критическое сознаніе могло начаться только съ литературной критики, и нашапервая кри- тическая мысль могла быть только литературной и ни- какой другой. Передъ неюлежали несамые обществен- ныевопросы, нежизнь въ ея жпвомъ проявленіп, а толь - ко литературное отраженіе общественныхъ чувствъ и мыслей, неясныхъ стремлений и смутныхъ порывовъ. Надо было возвести въ сознаніе этотъ накопившійся за сто лѣтъ сырой матеріалъ п дать раскидавшемуся