Кризис русской школы

добные «кадеты» суть вовсе не антиправительственные только, а прямо противогосударственные люди. „Давно пора, казалось бы, перестать вести ту недостойную игру словами, весь смыслъ которой сводится къ попытками явно противо- государственную дѣятельность изображать въ качествѣ дѣятельности только противоправительственной въ узкомъ смыслѣ этого слова. Бели какъ характеръ дѣятельности, такъ и вся обстановка ея, а равно и очевидный, одинаково для всѣхъ ясныя конечный стремленія не оставляютъ сомнѣпій, что рѣчь идетъ не о борьбѣ противъ данной, правительственной мѣры или даже противъ даннаго правительства, а о борьбѣ вообще противъ всякаго правительства, и при этомъ такой, которая будетъ продолжаться, пока не произойдетъ общій полити- чески! переворотъ, долженствующій измѣнить первоосновы государ- ственности, то говорить о томъ, что такая дѣятельность есть дѣятель- пость противоправительственная, а не противогосударственная, значить разечитывать на легковѣріе слушателей или, что еще хуже, завѣдомо- заниматься политичеекпмъ шулерствомъ“. Если же такъ, то мыслимо ли упрекать министра, будто онъ отдаетъ высшую школу въ жертву политическими интри- гами и страстями? Нѣтъ, «устраненіе профессора, своими по- ступками доказавшаго, что онъ боролся и борется противъ основъ русской государственности, есть устраненіе политики изъ школы, а не внесеніе ея въ школу». Аргументація эта блещетъ лишь силой страсти и далека отъ логическаго совершенства. Вѣдь, если бы даже дѣло обстояло такъ, какъ силится изобразить его «Россія», то все же актъ министра остался бы по существу вмѣшателъствомъ политики въ дѣло школы. Его лишь можно было бы защищать соображеніями, что полная свобода высшаго преподаванія отъ всякихъ политическихъ воздѣйствій есть вещь, недостижимая, въ условіяхъ современнаго политическаго быта, — что въ той же, напримѣръ, Германіи съ ея высокими почитаніемъ Lehrfreiheit каѳедра государственнаго права не будетъ ни- когда поручена лицу, открыто выступавшему сторонникомъ анар- хическихъ идей Э. Реклю или графа Льва Толстого. Но мы хотимъ при этомъ обратить вниманіе на другое. Откуда у «Россіи», которая вообще склонна «дерзать», вдругъ появляется такая щепетильность, когда заходить рѣчь о политикѣ и шко-