Итоги XVIII века в России. Введение в русскую историю XIX века

— 313 — статьи отходятъ въ пользованіе крестьянъ. Земельные . на- дѣлы получали всѣ домохозяева, несущіе тягло ; иногда также женщины - вдовы. Распредѣленіе надѣльныхъ долей и полосъ совершалось гіо жребію. Выгоны оставлялись въ не- раздѣльномъ пользованіи крестьянъ, а пашни, сѣнокосы и приусадебный земли подвергались отъ времени до времени общимъ и частиымъ передѣламъ. Производились послѣдніе въ цѣляхъ принудительнаго согласованія земельныхъ участ- ковъ и наличныхъ рабочихъ силъ, представлявшихъ изъ себя вѣчно колеблющуюся величину. Общіе. передѣлы произ- водились въ разныхъ мѣстноетяхъ въ разные сроки, иногда только во времена ревизій ; въ нихъ страсть владѣльца къ наживѣ проявлялась далеко не въ такой степени, какъ въ частныхъ передѣлахъ, бывшихъ однимъ изъ существенныхъ пріемовъ помѣщичьей эксплуатаціи ; въ нечерноземной ло- лосѣ « перекладка душъ » совершалась даже ежегодно передъ наступленіемъ новаго года. Во всѣхъ этихъ земельныхъ операціяхъ, вліявшихъ ро- ковымъ образомъ на благосостояніе крестьянъ, властную роль игралъ отнюдь не крестьянскій міръ, а хозяинъ-помѣщикъ. Имѣется достаточное количество документальныхъ доказа- тедьствъ, что при желаніи нослѣдній всегда могъ ограничить передѣлы, установить новый способъ земельной разверстки, увеличить или уменьшить общее количество крестьянской надѣльной земли, лишить отдѣльныхъ крестьянъ ихъ на- Дѣла съ превращеніемъ ихъ въ дворовыхъ, наконецъ могъ отнять у крестьянъ всю землю и съ тѣмъ вмѣстѣ уничто- жить самую крестьянскую общину. Столь же фиктивны, какъ въ области хозяйственной жизни, были полномочія общины въ отношенія ея юридиче- скихъ функцій. Оно и не могло быть иначе, разъ сельскій сходъ, органъ крестьянскаго самоуправленія, состоялъ изъ лицъ, которымъ даже относительно движимаго ихъ имуще- ства не было гарантировано неотъемлемое право собствен- ности. Въ лучшемъ случаѣ это имущество представляло изъ се я «собственность, не закономъ утвержденную, но всеоб- Щимъ . обычаемъ, равнооильнымъ закону», а при такомъ отождествленіи обычая и закона сама логика русской жизни требовала, чтобы при случаѣ первый оказывался столь же