Итоги XVIII века в России. Введение в русскую историю XIX века

мѣрио далеко отстоящее отъ нынѣшняго унынія и, очевидно, слишкомъ высокое и напряженное, чтобы удержаться на этой высотѣ». Это ощущеніе, наиболѣе присущее, конечно, дво- рянскому классу, и передалъ Державинъ въ своихъ одахъ, и въ этомъ одна изъ главныхъ причинъ его необыкновен- наго. успѣха. На первомъ планѣ сама Екатерина II, равно плѣнявшая умъ и личными качествами и дѣятельностыо. Богоподобная «Фелица» — идеализація дѣйствительной им- ператрицы, характерная для людей XVIII в. Мы узнаемъ отсюда идеалъ монарха. Отъ него требуется простота и любезность въ обращеціи, твердость и мужество характера, уваженіе человѣческаго достоинства подданныхъ и сознаніе законныхъ правь человѣка, дѣятельность на благо народа. За императрицей идутъ ея сподвижники, наперсники у трона, совѣтодатели въ войнѣ и мирѣ: Потемкинъ, Румянцевъ, Суворовъ и другіе. Державинъ поетъ ихъ « великія дѣла », счастіе и славу. Но имъ далеко до обожествленной царицы, которая остается единственной и одинокой среди придвор- ныхъ по своимъ высокимъ качествамъ. Увлекаемый идеа- ломъ правителя — истиннаго друга народа, а, можетъ-быть, и побуждаемый сатирическими направленіемъ русской ли- тературы XVIII в., Державинъ внесъ въ свои оды элементь сатиры и съ той же энергіей и искренностью, съ какой воспѣвалъ царицу, порицалъ ея царедворцевъ за чрезмѣр- ную любовь къ пуетымъ удовольствіямъ, праздность, пустоту жизни. Особенность Державинской сатиры не въ содержаніи, а въ формѣ, въ томъ лирическомъ воодушевленіи, которое не знаетъ скучнаго однообразія и незамѣтно мѣняетъ тона. «Его сатира является то грозной филиппикой и гремитъ на порокъ проклятіемъ раздраженной и негодующей души, то слезою тронутаго сердца, оплакивающаго заблужденіе ; то ядовитою насмѣнікою ума, оскорбленнаго глупостями все- дневной жизни; то шуткой добродушнаго характера, ро- жденнаго въ веселую минуту» (Милюковъ). Была у Держа- вина еще одна страсть, въ духѣ вѣка, — склонность къ морализаціи. Его мораль не отличается ни особенной глу- биной, ни вдохновеніемъ. Послѣ картинъ наслажденій и пировъ, написанныхъ дѣйствительно съ восторгомъ и во- одушевленіемъ, его разеужденія о смерти кажутся холод- ной резонирующей риторикой : « Смерть — трепетъ естества