Ключевский В.О. Очерки и речи

— 133 — любить; разумѣемъ грусть, какою она является въ домашней практикѣ христіанской жизни, терпимой христіанскимъ нраво- ученіемъ. Неподражаемо-просто и ясно выразилъ эту прак- тическую христіанскую грусть истовый древнерусскій хри- стіанинъ царь Алексѣй Михайловичъ, когда писалъ, утѣшая одного своего боярина въ его семейномъ горѣ: „И тебѣ, боярину нашему и слугѣ, и дѣтямъ твоимъ черезмѣру не скорбѣть, а нельзя, чтобъ не доскорбѣть и не прослезиться, и прослезиться надобно, да въ мѣру, чтобъ Бога наипаче не прогнѣвать“. Поэтическая грусть Лермонтова была художественными отголоскомъ этой практической русско-христіанской грусти, хотя и не близкими къ своему источнику. Она и достигалась болѣе извилистыми и трудными путемъ. Лермонтовъ родился и выросъ въ средѣ, въ которой житейскія условія воспитали неумѣренную жажду личнаго счастья. Лучи образованія, искусственно и не всегда толково проведенные въ эту среду, возбудили, но не направили ея сонной мысли, не научили ее человѣчнѣе понимать людскія отношенія. Напротивъ, они сдѣлали ее самоувѣрѳннѣе и притязательнѣе и развили въ ней гастрономію личнаго счастья изысканными приправами; его стали искать не въ однихъ матеріальныхъ благахъ, не въ одной безцѣльной власти надъ ближними: науки и искус- ства, міровой порядокъ и само Провидѣніе обязаны были служить ему поди опасеніемъ быть наказанными за ослуша- ніе сердитыми пессимизмомъ и невѣріемъ со стороны такого нрихотливаго и раздражительнаго міросозерцанія. Среди искусственной юридической и хозяйственной обстановки, доставлявшей много досуга, но мало нобужденій къ^размыш- ленію, цѣлыя поколѣнія образованныхъ господь и госпожи питались такими міросозерцаніемъ, жертвуя прямыми своими интересами и обязанностями усиліямъ воспитать въ своей средѣ безукоризненные образцы тонкаго вкуса и изыскан- наго общежитія. Эти поколѣнія и создали ту удивительную культуру сердца, которая утонченностью и ненужностью