Ключевский В.О. Очерки и речи

— 142 — не столько вепомогательнымъ срѳдствомъ общественнаго бла- гоустройства, сколько необходимымъ условіемъ личнаго нрав- ственнаго здоровья; она больше нужна была самому нище- любцу, чѣмъ нищему. Цѣлительная сила милостыни полага- лась не столько въ томъ, чтобы утереть слезы страждущему, удѣляя ему часть своего имущества, сколько въ томъ, чтобы, смотря на его слезы и страданія, самому пострадать съ нимъ, пережить то чувство, которое называется человѣколюбіемъ. Древнерусскій благотворитель, „христолюбецъ**, менѣе по- мышлялъ о томъ, чтобы добрымъ дѣломъ поднять уровень общественнаго благосостоянія, чѣмъ о томъ, чтобы возвысить уровень собственнаго духовнаго совершенствованія. Когда встрѣчались двѣ древнерусскія руки, одна съ просьбой Хри- ста ради, другая съ подаяніемъ во-имя Христово, трудно было сказать, которая изъ нихъ. больше подавала милостыни другой: нужда одной и помощь другой сливались во взаимо- дѣйствіи братской любви обѣихъ. Вотъ почему древняя Русь понимала и цѣнила только личную, непосредственную, благо- творительность, милостыню, подаваемую изъ руки въ руку, притомъ „отай“, тайкомъ не только отъ сторонняго глаза, но и отъ собственной „шуйцы**. Нищій былъ для благотво- рителя лучшій богомоледъ, молитвенный ходатай, душевный благодѣтель. „Въ рай входятъ святой милостыней, говорили въ старину: нищій богатымъ питается, а богатый нищаго молитвой спасается* 1 . Благотворителю нужно было воочію видѣть людскую нужду, которую онъ облегчалъ, чтобы полу- чить душевную пользу; нуждающійся долженъ оылъ видѣть своего милостивца, чтобы знать, за кого молиться. Древне- русскіе. цари наканунѣ болынихъ праздниковъ, рано по утрамъ, дѣлали тайные выходы въ тюрьмы и богадѣльни, гдѣ изъ собственныхъ рукъ раздавали милостыню арестантамъ и нри- зрѣваемымъ, также посѣщали и отдѣльно жившихъ убогихъ людей. Какъ трудно изучить и лѣчить болѣзнь по рисунку или манекену больного организма, такъ казалась малодѣй- ствительной заочная милостыня. Въ силу того же взгляда