Ключевский В.О. Очерки и речи

— 191 — самопознаніе, которое достигается путемъ сложнаго и раз- борчиваго изученія. Называя себя не болѣе, какъ трутнемъ въ республикѣ наукъ, поѣдающихъ чужіе труды, Волтинъ не признавалъ себя настоящими историкомъ, потому что предъявляли „исторіи, пишемой въ настоящій нросвѣщенный вѣкъ“, требованія, которыхъ удовлетворить не считали себя способными, и даже думали, что написать исторію народа едва ли поди силу одному человѣку при всѣхъ дарованіяхъ, на то потребныхъ. Исторія не лѣтопись: „не все то при- стойно для исторіи, что прилично для лѣтописи". Отсутствіе полной хорошей исторіи Россіи они объясняетъ не недостат- комъ историческихъ матеріаловъ, „припасовъ", а тѣмъ, что нѣтъ „искуснаго художника, который бы умѣлъ тѣ припасы разобрать, очистить, связать, образовать, расположить и украсить". Что же пристойно для исторіи? Болтинъ отлично усвоили себѣ проведенное Вольтеромъ въ его знаменитомъ Опытѣ о нравахъ различіе между преходящими, случай- ными явленіями, не укладывающимися въ цѣпь историческихъ причинъ и слѣдствій, и коренными, постоянными фактами исторіи, между „приключеніями мимоходящими и обычаями". Понимая требованія прагматизма не смѣшивать и не разры- вать „союза времени и происшествій", слѣдить за обстоя- тельствами, нужными „для исторической связи и объясненія послѣдственныхъ бытій, причинъ ихъ и слѣдствій", Болтинъ съ особенными вниманіемъ вникали въ учрежденія, законы, занятія, нравы, обычаи, понятія, знанія, въ бытовыя мелочи, поговорки, возстановляя, такими образомъ, ткань быта, какъ бы сказать, физіологическую клѣтчатку, по которой шла жизнь народа. Ни у кого еще изъ русскихъ историческихъ писателей этотъ новый порядокъ историческихъ фактовъ не выступали такъ отчетливо и настойчиво, и никто изъ нихъ до Болтина, кажется, не подходилъ такъ близко къ наиболѣе сокрытымъ пружинамъ народной жизни, не докапывался до такихъ глубокихъ ея теченій. Привычка наблюдать явленія этого порядка сообщила ему чутье послѣдовательности исто-