Ключевский В.О. Очерки и речи

— 257 — ловѣка всякій грѣхъ, всякую нравственную отвѣтственность; да этотъ смѣхъ и тамъ, кажется, былъ преемникомъ, едва ли даже не былъ иатуралънымъ сыномъ этой самой индуль- .генціи. При какомъ угодно мнѣніи о просвѣтительной философіи молено огорчаться такимъ ея употреблен іемъ. Порошинъ разсказываетъ въ своихъ запискахъ подъ 1765 годо.мъ, какъ за нѣсколько лѣтъ до того къ одному московскому дворя- нину нанялся франдузъ учить его дѣтей французскому языку; послѣ оказалось, что этотъ франдузъ былъ вовсе не фран- цузъ, а чухонецъ, и обучилъонъ дѣтей дворянина не фран- цузскому, а чухонскому языку. Нѣчто подобное тому, что испыталъ здѣсь французскій языкъ, случилось у насъ и съ французскою философіей: многіе наши вольтеріанцы посту- пили съ ней совсѣмъ по-чухонски, подъ фирмой ея идей выдавали свои собственный темниковскія или судогодскія измышленія и недомыслія. Еще одинъ ветхозавѣтный мысли- тель сказалъ, что и мудрое слово въ устахъ малоѵмнаго становится безуміемъ. Направлеиіе русскихъ умовъ, такимъ образомъ воспринимавшихъ просвѣтителъное вліяніе, стано- вилось улее не усвоеніемъ европейской цивилизаціи, а болѣз- неннымъ разстройствомъ національнаго смысла, не подгото- вленнаго къ такому острому питанію. Привозныя лѣкарства только растравляли старые туземные недуги и приходилось лѣчить не только отъ болѣзней, но и отъ самаго лѣченія. Такъ книга, эта разносчица просвѣщенія, стала ему по- •мѣхой. Въ обѣихъ литературахъ, беллетристической и фило- софской, ставшихъ у насъ наиболѣе ходячими, нашъ про- свѣщенный свѣтъ особенно охотно и успѣшно черпалъ лишь чувства и идеи, мало пригодныя для частнаго, какъ и для общественнаго блага, только соблазнявшія сердце и умъ своею вольностью или недозволенностыо. Въ то время стро- гіе судьи видѣли въ такомъ направленіи мысли и вкуса •только недомысліе и безвкусіе, слѣпое увлеченіе, и надѣялись исправить грѣхъ, открыть слѣпцамъ глаза насмѣшкой. Слу- 17