Ключевский В.О. Очерки и речи

— 259 — самого Новикова, передающая юмористическую бесѣду писа- телей въ разныхъ родахъ съ своими читателями. Между прочимъ, писателю комедій на его рѣчи о нравственно-ис- правительномъ дѣйствіи комедіи читатель отвѣчаетъ: „Знай, когда ты меня осмѣиваешь, тогда я тебя пересмѣхаю“. Нѣ- что подобное, кажется, случилось и съ русскою сатирой прошлаго вѣка. Даясе болѣе того: осмѣиваемый шутъ, уви- дѣвъ свой каррикатурный нортретъ на сценѣ или въ сати- рическомъ лсурналѣ, любовался имъ и хохоталъ не менѣе другихъ зрителей. Добрая половина столичнаго партера, апплодировавшаго комедіямъ Фонвизина, состояла изъ подлинниковъ или зкивыхъ иллюстрацій его художественныхъ ісаррикатуръ, по крайней мѣрѣ, видѣла въ нихъ портреты своей близкой родни. Какою сатирой можно было донять фонвизинскую княгиню Халдину, которая любила одѣваться при мужчинахъ, не находила ничего страннаго въ томъ, что всѣ ея дѣти уродились въ друзей ея мужа, — вѣдь, въ муж- ниныхъ же друзей, а не какихъ-либо иныхъ, поймите вы это,— и которая съ гордостью добродѣтели говорила: „мнѣ стыдно чего-нибудь стыдиться* 1 ? Обличеніе безсильно про- тивъ людей, которые, по выраженію древне-русскаго лѣто- писца, ни Бога ся боятъ, ни человѣкъ ся стыдятъ. Удары негодующей сатиры безболѣзненно падали на нашихъ велико- свѣтскихъ щеголей и щеголихъ прошлаго вѣка, служа только возбудительнымъ массажемъ для ихъ износившихся въ празд- ной суетѣ или залезкавшихся въ сантиментальной апатіи нер- вовъ. Болѣе щекотливые надувались сердито, но не испра- влялись. Что касается собственно вольнодумства, какъ осо- баго направленія мыслей, сатирическіе журналы тѣхъ лѣтъ касались его лишь слегка, мимоходомъ, вѣроятно, потому, что оно не успѣло еще выдѣлиться въ такое направленіе изъ общаго хаоса распущенныхъ рѣчей и мыслей. Впрочемъ, послѣ, когда оно стало походить нѣсколько на особое міро- созерцаніе, обличеніе и на него не оказало замѣтнаго дѣй- ствія. 17 *