Ключевский В.О. Очерки и речи

— 419 — другихъ могутъ сгладить этотъ разладь и при дальнѣйшей смѣнѣ поколѣыій далее превратить его въ новое движеніе, способное обновить и сплотить все общество; но въ первую пору скорѣе замечаются и сильнѣе чувствуются его опас- ныя, разрушительныя проявленія. Въ протестахъ противъ увлеченія западнымъ вліяніемъ, раздающихся съ половины XYII вѣка, и слышится тревожная боязнь этого разлада съ его опасными слѣдствіями. Оиасеніе осложнялось свойствомъ тогдашняго мышленія. Тогда по неиривычкѣ къ анализу, къ отчетливому раздѣлѳ- нію предметовъ любили размышлять не отдѣльными идеями, а цѣлыми группами ассоціированныхъ идей, какъ бы сказать, семействами такъ или иначе породнившихся представленій. Замѣчая признаки заносчиваго самомнѣнія въ учащейся мо- лодежи, припоминали слова Писанія: все, е ас е в ъ м і р ѣ, похоть плотская, и похоть очесъ, и гордость аситеиская нѣсть отъОтца, ноотъ міра сего есть (I Іоан. 2, 16). Гордость житейская, порождаемая новою наукой, по родству и ее вовлекала въ дурное сообщество, въ какомъ сама состояла, въ область міра сего, и возбу- ждала подозрѣніе, что кто любить эту науку міра сего, нѣсть любве Отчи вънемъ. Древнерусской мысли, привыкшей къ такой методикѣ, трудно было освоиться со взглядомъ московской Грамматики 1 64 S г. на еллинскую мудрость, какъ на завѣщанное свв. отцами Церкви вспомо- гательное средство боговѣдѣнія и благочестія. Но раздумье о душеполезности новой науки смѣнилось рѣшительнымъ и испуганнымъ убѣжденіемъ въ ея душевредности, какъ скоро въ русскихъ умахъ, привыкшихъ къ такому нечленораздѣль- дому мышленію, утвердилась мысль, что самая эта наука, столь охотно пріемлемая и настойчиво проводимая свѣтскими и церковными руководителями русскаго общества, есть только одна изъ латинскихъ козней и далее самая опасная кознь, направленная на всесовершенное испровержѳніе русскаго благочестія. Эта наука шла съ латинскаго Запада, а этотъ 27*