Ключевский В.О. Очерки и речи

— 423 — ра заблужденій и самонадѣяннаго. Богомерзостенъ предъ Богомъ всякъ любяй геометрію, — читаемъ въ одномъ древне русскомъ поученіи,- — а се душевніи грѣеи учитися геометріи и еллинскимъ книгамъ; проклинаю прелесть тѣхъ иже зрятъ на кругъ небесный; своему разуму вѣрующій удобь впадаетъ въ прелести различный; люби простыню (простоту) паче мудрости, высочайшаго себе не изыскуй, глубочай- шаго себе не испытуй, а елико ти предано отъ Бога гото- вое ученіе, то содержи. ІІодобныя афористическія на- ставленія вносились даже въ школьныя прописи, по кото- рымъ дѣти учились писать. «Не ищи, человѣче, мудрости, — читаемъ тамъ, — ищи кротости: аще обрящеши кротость, то и одолѣеши мудрость; не тотъ мудръ, кто много грамотѣ умѣетъ, а тотъ мудръ, кто много добра творитъ». Аще кто тя воспроситъ,— поучаетъ ученика одна пропись, — вѣси ли всю философію, ты лее ему противо того отвѣщай: учил- ся буквамъ, еллинскихъ же борзостей не текохъ, ритор- скихъ астрономовъ не читахъ, ни съ мудрыми философы въ бесѣдѣ не бывахъ, философію ниже очима видѣхъ; учуся книгамъ благодатнаго закона, аще бо мощно моя грѣшная душа очистити отъ грѣхъ». Невѣлеество не только извиня- лось, но и оправдывалось, далее возводилось въ доблесть, становилось предметомъ гордости, своего рода долгомъ: «аще неученъ словомъ, но не разумомъ, — писалъ о себѣ древнерусскій книленикъ — неученъ діалектикѣ, риторикѣ и и философіи, но разумъ Христовъ въ себѣ имамъ». Потому къ семи древнимъ мудростямъ философіи, въ видѣ нрав- ственно-религіознаго регулятора ихъ, прибавлена была ось- мая: «превысшая философія именуется путь ко спасенію, еже отбѣгнути всѣхъ мірскихъ похотей и прилѣпитися еди- ному Богу и во плоти ангеламъ сожительствовати, еже об- щею рѣчію зовома память смертная, ея же многи вожде лѣша, мало лее сподобишася получити». Такъ сложилась знаменательная антитеза, вошедшая ха- рактернымъ элементомъ въ міросозерцаніе значительной