Ключевский В.О. Очерки и речи

— 82 — Съ дѣтства, какъ только онъ сталь себя помнить, онъ дышалъ атмосферою, пропитанною развлеченіемъ, изъ которой обая- иіями забавы и приличія быль выкуренъ самый запахъ труда и долга. Всю жизнь помышляя о „европейекомъ обычаѣ“, о просвѣщенномъ обществѣ, онъ старался стать своимъ между чужими и только становился чужимъ между своими. Въ Европѣ видѣли въ немъ переодѣтаго по-европейски татарина, а въ глазахъ своихъ онъ казался родившимся въ Россіи французомъ. Въ этомъ положеніи культурнаго межеумка, исторической ненужности было много трагизма, и мы готовы жалѣть о немъ, предполагая, что ему самому подчасъ ста- новилось невыразимо тяжело чувствовать себя въ такомъ положеніи. Нѣкоторые, дѣйствительно, не выносили его и пу- скали себѣ пулю въ лобъ; но это были рѣдкіе люди, которыми не удавалось вполнѣ уединить себя отъ дѣйствйтельности, кото- рые не умѣли заживо бальзамировать себя, чтобы защитить свое мертворожденное міросозерцаніе отъ разрушительнаго дѣйствія времени и свѣжаго воздуха. Большинству людей этого рода удавалась операція такого бальзамированія до- вольно легко, безъ мучительныхъ кризисовъ, безъ потугъ тоски и даже скуки. Заурядный екатерининскій вольноду- мецъ оставался добръ и веселъ; не скучалъ и не тосковалъ. Тосковать будетъ его сынъ ігри Александрѣ I въ лицѣ Чац- каго, а скучать— его внукъ въ лицѣ Печорина при Николай I. Когда наступала пора серьезно подумать объ окружающемъ, они начинали размышлять о немъ на чужомъ языкѣ, пере- водя туземныя русскія понятія на иностранный рѣченія, съ оговоркой, что хоть это не то же самое, но похоже на то, нѣчто въ томъ же родѣ. Когда всѣ русскія понятія съ такою оговоркой и съ большею или меньшею филологическою уда- чей были переложены на иностранный рѣченія, въ головѣ переводчика получался кругъ представленій, не соотвѣтство- вавшихъ ни русскими, ни иностранными явленіямъ. Русскій мыслитель не только не достигали пониманія родной дѣй- ствительности, но и теряли самую способность понимать ее.