Передуманное и прежитое

— 96 — Вовчка. Одно только составляетъ, я думаю, вопросъ (и съ этой минуты я увидѣла передъ собою все того же славяно- фила) — это то, способенъ ли малорусскій языкъ къ даль- нѣйшему совершенствованію, почему на немъ нѣтъ ни одного мало-мальски научнаго сочиненія, и даже самъ Шевченко дисалъ свой дневникъ по-великорусски. Вотъ что приво- дить меня въ сомнѣніе». Затѣмъ онъ сталь какъ бы разспрашивать, говорятъ ли въ Малороссіи въ обществѣ по-малорусски, выходятъ ли новыя книги, учатъ ли по-малорусски въ школахъ, заставляя насъ самихъ побивать себя этими отвѣтамп и игнорируя вопросъ о произволѣ, прекратившемъ возможность развитія малорусскаго языка. Затѣмъ разговоръ коснулся «Анны Ка- рениной». — Это совсѣмъ не похоже на романъ, — говорили Турге- невъ все тѣмъ же кроткими голосомъ, — это просто какіе-то небрежные наброски. Вамъ кажется, что Левъ Толстой пу- тешествуетъ и безразлично останавливаетъ свой взоръ то на одной, то на другой картинкѣ. Ему все равно, что попа- дается ему на глаза — хорошо ли оно или дурно. Вы чув- ствуете даже, что описаніе этихъ картинокъ зависитъ отъ его личнаго расположеніи духа. Въ хорошемъ онъ располо- женіи, онъ смотритъ такъ, въ дурномъ — иначе на тотъ же самый предметъ. Писать такъ романъ невозможно. Въ немъ должна быть вложена извѣстная идея. — А какое будетъ заглавіе вашего новаго романа? — спро- сила я. — Не знаю. Я никогда не даю заглавія до окончанія ро- мана — это нѣсколько стѣсняетъ. Тургеневъ просидѣлъ у насъ отъ двухъ до пяти часовъ; съ каждою минутою разговоръ становился проще и непри- нужденнѣе. Говорилось о многомъ: сѣтовалъ онъ на без- дарность молодого поколѣнія, на бѣдность русской литера- туры, говорили о Достоевскомъ и его романахъ. — Видите ли,— говорили онъ, — Достоевскій человѣкъ бо- лѣзненный, и эта болѣзненность отражается и въ его произве- деніяхъ. Втіачалѣ вы видите, какъ будто нѣсколько нор- мальныхъ типовъ, непохожихъ одинъ на другого, затѣмъ