Передуманное и прежитое

■ — 326 — мыя и родныя русскія буквы: «Кобзарь» Шевченка, «Исто- рія русской литературы» Ореста Миллера и т. д. Наконецъ, Лежэ окончилъ свое объемистое посланіе и съ добродушной улыбкой просилъ выслушать, что именно онъ написалъ. Письмо это было настолько восторженно, дышало такими французскими паѳосомъ, въ немъ отводн- лось такое почетное мѣсто нашему труду, что мнѣ положи- тельно было стыдно слушать его. Замѣтя это, Лежэ сказали горячо: «Простите меня, но мнѣ кажется, что вы сами не понимаете и не сознаете, какое великое дѣло сдѣлано вами. Вѣдь это цѣлое открытіе въ изученіи духовной жизни на- рода! Вѣдь ни въ одной литературѣ я не встрѣчалъ ничего подобнаго!Боже мой, Боже мой, что моги бы я еще сдѣ- лать для вашей книги?» И онъ нервно и быстро сталъ хо- дить по комнатѣ и, ожитируясь,. повторяли: «Что бы моги я еще сдѣлать? Научите меня, ради Бога, что бы моги я еще сдѣлать!» Я увѣряла его, что онъ сдѣлалъ уже такъ много и сво- имъ письмомъ, и предложеніемъ, переданными черезъ меня русскому комитету, что трудно представить себѣ, какъ можно сдѣлать болѣе. Но онъ продолжали волноваться, и я оставила его въ томъ же положеніи, счастливая своимъ свиданіемъ и разговоромъ съ ними. На прощанье онъ просилъ у меня мою фотографическую карточку и далъ мнѣ свою, быстро надписавъ на ней нѣ- сколько словъ. Карточку эту я свято храню, к:акъ одно изъ самыхъ свѣтлыхъ воспоминаній моего пребыванія въ Парижѣ. Счастливая, я возвращалась опять на выставку черезъ «Pont de Grenelle», и мнѣ казалось, что статуя свободы еще выше подняла свой факелъ, и ея огромная книга еще больше напоминаетъ книгу «Что читать народу». Между тѣмъ на выставкѣ меня ждала маленькая не- пріятность, которая оказалась, ^прочемъ, воображаемой. Въ числЬ нашихъ важныхъ членовъ-жюрп были нѣкто іпвей- царецъ Гоба, conseiller d’Etat, какъ значилось о немъ въ «Bul- letin Officiel». Съ умными, выразительными лицомъ, съ большой головой, несоотвѣтствовавшей его среднему росту,