Передуманное и прежитое

389 мой, если бы добыть какъ-нибудь его рѣчь! Да вѣдь вы ви- дѣли, что онъ говорилъ безъ тетрадки! — Это истый ораторъ! Я просто влюбленъ въ него!— И кто бы могъ ожидать!..» и т. д. Даже «зловредная переводчица» выражала восторгъ, даже потухшіе глаза мрачной фигуры эмигрантки засвѣти- лись необычнымъ для нихъ интересомъ. Сердце мое было преисполнено самой теплой симпатіей и сочувствіемъ къ китайцу. Скажу болѣе: онъ казался мнѣ въ эту минуту тѣмъ самымъ богомъ Буддою, ученіемъ котораго я увлека- лась нѣкогда по книгамъ. Но все-таки, когда послѣднія слова его покрылись громкими апплодисментами, назойливая мысль — я буду говорить послѣ него! — снова проникла мнѣ въ сердце и отравила минуты неподдѣльнаго восторга и благоговѣнія. Вслѣдъ за китайцемъ вышелъ съ докладомъ желтоли- цый японецъ. Онъ страшно робѣлъ: его толстыя губы по- дергивала судорога, а руки, въ которыхъ держалъ онъ свертокъ бумаги, дрожали, какъ въ лихорадкѣ. Говорятъ, будто докладъ его отличался болынимъ интересомъ и со- держательностью, но онъ прочелъ его отвратительно: тихо, заикаясь, откашливаясь и даже отплевываясь. Убійственный французскій выговоръ завершалъ общее впечатлѣніе, и онъ сошелъ со сцены при глубокомъ молчаніи. Только добрякъ Масе, приподнимаясь съ своего кресла, сказалъ ему нѣ- сколько словъ привѣта и, обращаясь къ публикѣ, добавилъ: «это очень интересно, я прочелъ докладъ до собранія». Онъ какъ бы извинялся въ томъ, что допустилъ на своемъ кон- грессѣ такое скучное и продолжительное чтеніе. Но что же чувствовала я въ эту минуту погибели бѣд- наго японца?— Я искренно любила его и за его плохую дикцію и за его французскій языкъ, — любила, какъ пред- шественника - конкуррента, долженствующаго послужить предметомъ сравненія со мною, и я чувствовала, что поги- бель эта даетъ мнѣ больше шансовъ на успѣхъ. «Russie! M-me Christine Altchevsky», произнеси громко и отчетливо у меня надъ ухомъ Масе. Но именно здѣсь мнѣ необходимо сдѣлать отступленіе, чтобы сказать нѣсколько словъ о своихъ театральныхъ спо- I