Передуманное и прежитое

тературы, въ которыхъ все спасеніе, вся надежда. Онъ тормозитъ ходъ цивилизаціи, созданной однимъ велико- русскими народомъ, сумѣвшимъ создать величайшее изъ государствъ. Одинъ велнкороссъ великодушно и честно смотритъ на всѣ національности, безъ всякой злобы и преднамѣренности, тогда какъ малороссъ, напримѣръ, вѣчно держитъ камень за пазухой й не можетъ отнестись къ великороссу иначе, какъ съ враждой. «Вы говорите, что въ Малороссіи существуетъ независимость личности, что взро- слый женатый сынъ выбирается на хозяйство, что на жен- щину не смотрятъ, какъ на скотину, что часто она ору- дуетъ въ домѣ, что семья живетъ особнякомъ». Что жъ тутъ хорошаго: женится сынъ, обособляется и тотчасъ дѣ- лается врагомъ. Хозяйство дѣлится по клочкамъ, интересы идутъ врозь, — вотъ вамъ и начало нищенства. Между тЬмъ, какъ великорусская семья представляетъ собою общинное начало. Что за бѣда, если старика уважаютъ въ семьѣ. Это не деспотъ, въ немъ для семьи олицетворяется извѣст- ный идеалъ, онъ не потому властвуетъ, что ему такъ вздумалось,— нѣтъ, онъ точно выполняетъ должность, на- значенную ему природой, а всѣ остальные вполнѣ есте- ственно подчиняются ему. Чувствуется близость, общность интересовъ, раздѣленіе труда, и взамѣнъ всего этою вы предлагаете обособленность, вражду». Разумѣется, я ничего этого не предлагала и потому горячо спорила; онъ же, съ своей стороны, дошелъ до такой крайности: «Я знаю, мы всѣ куда какъ сочувствуемъ чу- жимъ національностямъ. Недавно Пашковъ, этотъ извѣст- ный проповѣдникъ, принялъ къ себѣ въ домъ, отдѣлилъ помѣщеніе и окружилъ всѣми удобствами, кого бы вы ду- мали— двухъ полекъ, выпущенныхъ изъ крѣпости. Чортъ знаетъ, что такое — мало ли русскихъ вѣшается съ голоду, а онъ полекъ!» Я видѣла, что Достоевскій дошелъ до такого раздраже- нія, что спорить съ нимъ больше невозможно, и замолчала. Разговоръ отъ Пашкова перешелъ на религію. Достоевскій искренно и глубоко вѣритъ въ Бога, — настолько искренно, что не допускаетъ, такъ сказать, неподдѣльнаго невѣрія.