Передуманное и прежитое

послѣднимъ, я высказала слѣдующее: «Бываютъ факты въ жизни, настолько западающіе во впечатлительную душу ре- бенка, что имѣютъ для него большее воспитательное значе- ніе, чѣмъ многія нравоучительный повѣсти и благоразум- ный наставленія. Чествованіе памяти выдающагося чело- вѣка непремѣнно должно являться однимъ изъ такихъ воспитывающихъ фактовъ. Боязнь за то, что масса дѣтей непремѣнно будетъ способствовать шуму и нарушать тишину храма и торжественность служенія, напрасна — дѣти привыкли относиться къ церкви съ извѣстнаго рода благоговѣніемъ, и если имъ будетъ объясненъ понятно смыслъ этой минуты, можно ручаться за тишину и спокой- ствіе». Рѣшено было итти въ церковь всею школою, и мнѣ позволили сказать дѣтямъ нѣсколько словъ о покойномъ. Вотъ они: — Дѣти! я хочу сказать вамъ нѣсколько словъ, но я же- лаю, чтобы вы выслушали ихъ какъ можно внимательнѣе, и буду говорить только въ томъ случаѣ, если вы устроите мертвую тишину. Жду! Тишина. — Когда умретъ обыкновенный человѣкъ — вашъ отецъ, или мать, или братъ, или сестра, кто горюетъ, кто плачетъ о нихъ? О нихъ плачутъ родные и знакомые. ІІо есть люди, дѣти, необыкновенные, такіе умные, такіе добрые, что вся Россія знаетъ ихъ и плачетъ, вспоминая о нихъ. Четыре дня назадъ въ Петербургѣ умеръ такой человѣкъ — сочинитель Достоевскій! Онъ сочинялъ книжки и въ этихъ книжкахъ больше всего писалъ о бѣдныхъ людяхъ. Помните ли, какъ въ прошломъ году я читала вамъ въ классѣ «Мальчикъ на елкѣ у Христа». Я не могла читать безъ слезъ, и вы всѣ плакали. Этотъ сочинитель больше всего любилъ дѣтей, не только своихъ дѣтей — или тѣхъ, которыхъ онъ зналъ, онъ любилъ всѣхъ дѣтей, и въ своихъ книжкахъ просилъ ро- дителей не бить ихъ, жалѣть ихъ, ласкать ихъ. Онъ лю- билъ васъ; что же вы можете теперь сдѣлать для него? Сегодня въ Университетской церкви служатъ панихиду по этомъ умномъ и добромъ человѣкѣ. Пойдемъ ли помолиться о немъ, дѣти?