Сочинения императрицы Екатерины II

430 то, что были времена такія, въ кои насъ увѣряли и мы увѣрены были, что въ богатѣйшемъ и пространнѣйшемъ въ свѣтѣ языкѣ на- шемъ не находится словъ для написанія письма и заимствовали не- престанно изъ иностранныхъ языковъ, даже до мелочныхъ звапій разныхъ вещей. Чему, господинъ пришедшій, изволите сіе приписать?» спросилъ портной. ІІришедшій сказалъ: «прощай, господинъ портной, я не имѣю времени о семъ съ вами теперь толковать», и вышелъ вонъ изъ горницы. Портной же задумался сильно и былъ въ недо- умѣніи о говоренномъ. Говорилъ дьячку: какъ намъ съ «Былями и Небылицами» теперь управлять? Дьячекъ совѣтовалъ продолжать по- прежнему, сказалъ: «сватъ, вѣдь всѣ ихъ читаютъ, и когда часть «Собесѣдника» выходить, тогда всякой почти, проходя прочее мимо, ищѳтъ «Были и небылицы». Портной: То такъ было, пока дѣдушка и друзья въ полномъ дѣй- ствіи находились и внукъ писалъ, а теперь какъ? Дьячекъ: Авось либо и наши бредни прочтутъ. Портной: Только не пиши пожалуй ни въ какомъ случаѣ надутымъ слогомъ безъ смысла и не умничай много. Серафима' того и другого не любить и за то ворчитъ иногда цѣлый день. Дьячекъ: Есть ли способъ на всѣхъ угодить? Портной: Говорю ли я на всѣхъ? Была бы Серафима довольна, да сошли бы листы съ рукъ, до прочихъ мнѣ дѣла нѣтъ... Тутъ принесли портному платье и разговоръ кончился. * * Портной началъ было пороть подкладку изъ-подъ кафтана полу- ветхаго. Дьячекъ, по своему обыкновѳнію стоя у окна, писалъ, когда по улицѣ карета поѣхала. Кавыкъ, кавыкъ, кавыкъ, заднія колеса сверху врознь, а снизу сблизились, такъ что тягость каретнаго ящика между станка и колеса, сдѣлавъ сама кавыкъ, кавыкъ, кавыкъ, на бокъ не тихо на мостовую повалилась. Отъ стука и кавыка дьячекъ, который не былъ глухъ," поднялъ голову, положилъ клочекъ волосъ за правое ухо и, взглянувъ нехотя, молвилъ: «Ахъ-ти, карета упала, колеса соскочили, ось переломилась, кучеръ свалился». Портной тогда сошелъ со стола; жена его, дЬти, подмастѳріи, ученики, работница — всѣ сбѣжались къ окнамъ, къ дверямъ. Но всѣ успѣли еще сблизиться къ позорищу, когда двое человѣкъ слугъ подъ руки ввели къ порт- ному въ домъ барыню— острые каблучки, чрезвычайно высоко при- чесанную съ перьями и цвѣтами, туды-сюды натыканными, выше полуаршина съ вершками. Не доходя шага два до дверей горницы, люди съ рукъ барыню спустили. Она пошла до дверей— кавыкъ, ка- выкъ, кавыкъ же— не попала въ дверь, но споткнувшись правѣе не- много прямо въ стѣну, тутъ ухватясь руками по стѣнкѣ уже кавыкъ, кавыкъ, кавыкъ, дошла до дверей и чѳрезъ порогъ въ горницу, гдѣ портной, жена его и дьячекъ посадили ее на самомъ лучілемъ соло- ыенномъ стулѣ, и начался разговоръ въ такой силѣ. Барыня ( вынимая стекло зрительное изъ кармана, осматри- ваешь окружности). Ah! quel horreur! (Къ оісенѣ портного). Ахъ, мать моя, какъ я испугалась, я чуть жива. Ah! топ Піеи! Жена. Христосъ съ вами, не ушиблись ли, сударыня? Барыня ( смотря въ лорпъетъ). Ахъ, мой свѣтъ, я не знаю, какъ я жива осталась! Подумай, шоп coeur, карета моя опрокинулась на улицѣ! чуть въ стекло не попала головою. По счастью, что я сидѣла