Тверь в записках путешественников. Вып. 4

Я пришел наверх здания. Там были «парадные» комнаты самого Сивохина и номера для приезжающих. Номера и тесны, и бедны, апартаменты Сивохина зато и просторны и богаты. В большом зале висит портрет виновника всего этого великолепия. Точно министр! Вся грудь прикрыта крестами. «Что она стоит, эта грудь? — подумал я. — Сколько сотен тысяч ухлопано на эти покровы?» При выходе из апартаментов Сивохина я был немало поражен следующей сценой. Ко мне из передней бросилась навстречу девочка лет 4–5, одетая с ног до головы в глубокое монашеское одеяние. Головку ее прикрывал клобук, в руке висели черные четки. Она бросилась мне в ноги, внезапно вскочила и стала целовать руки, потом опять повалилась в ноги, и эту процедуру проделала несколько раз с изумительной быстротой. Я не мог пошевелиться от изумления и вопросительно взглядывал на мать-казначейшу — моего проводника, которая одобрительно и с улыбкой в свою очередь поглядывала на девочку. — Что... кто это?.. — выговорил я наконец. — Кто ты? скажи барину! — наклонилась к девочке мать- казначейша. — Я... я Малия-глесьница! — Кто... что? — не расслышал я. — Мария-грешница она у нас, — повторила за нее с улыбкой мать- казначейша. — Спой вот барину что-нибудь, да получше! — опять наклонилась она к девочке. Ребенок стал в позу, поднял правую ручку, сложил пальчики «по- архирейски» и, дирижируя сам себя, с уморительной серьезностью запел: «Исполати Господи...» Тоненький голосок ребенка надрывался и дребезжал, но, однако, блистательно победил все трудности: очень фальшивых нот не было. Я спросил казначейшу: кто, откуда и чья эта странная девочка? Она отвечала мне, что девочка отдана к ним сиротой, что она очень понравилась игуменье, которая держит ее неотлучно при себе, одела ее в это платье, учить петь и показывает своим почетным гостям. Признаюсь... не ожидал! — А вот митрополиту Платону не показали Марию-грешницу, — говорили мне в городе в ответ на мое удивление над этим событием. — Тот им прочел такую речь, что не до Марии было тогда. — О чем же? — Мать Досифея, видите ли, хвалилась перед ним, что вот, мол, милостями Царицы Небесной какое великолепие удалось воздвигнуть на месте пустыни и в такой короткий срок! Он всё слушал да молчал. Умолкла наконец игуменья. «И только-то?» — спросил ее тогда Платон. «Что же еще, высокопреосвященнейший?» — смутилась игуменья. «Вы собрали богатство, и довольно?.. В кирпич уложили сотни тысяч и 82