Щедринский сборник. Выпуск 5

60 ОЗ и газеты «Голос»: «Совсем другое дело, если я вижу человека, таинственно пробирающегося в редакцию газеты ” Голос“; тут я пря- мо говорю себе: нет, это человек неблагонамеренный <…> ибо знаю стойкость убеждений Андрея Александрыча и очень помню, как он, еще в 1848 году, боролся с Луи-Филиппом и радовался падению цар- ства буржуазии» (6, с. 10). Ирония состоит в том, что Краевский, которого С . наделяет республиканскими взглядами, в 1848 выражал сочувствие «несчастному, испытанному всякими бедствиями королю Луи-Филиппу» и оценивал свергнувшую его французскую револю- цию как «ниспровержение всех государственных и общественных ос- нований» силами «уличных бродяг» (цит. по: 6, с. 572 ). В результате «антибуржуазность» Краевского оборачивается приверженностью монархии, а его «неблагонамеренность» оказывается верноподдани- чеством. Так С. выявляет истинное лицо русской либеральной прессы, смыкающейся с правительственной реакцией. Иронично обрисована фигура Л. в апрельской хронике при сравнении «храбрости» уездно- го судьи и маршала Бюжо, «который некогда советовал Луи-Филиппу бомбардировать Париж (ах, если б я его послушался! – тосковал, ска- зывают, этот король в своем уединении) <…> Бюжо советовал бом- бардировать только Париж, а мой судья постоянно бомбардировал… страшно сказать! – бомбардировал справедливость!» (6, с. 57). Это сопоставление показывает, что неправомерные действия предста- вителей российского правосудия подрывают у граждан веру в закон и по своим глубинным последствиям могут быть разрушительнее, чем насильственные действия власти. В майской хронике «Нашей обще- ственной жизни» и в очерке «Сенечкин яд» (1869) перечисление французских монархов используется для осмеяния беспринципности и низкопоклонства «русских гулящих людей за границей», с их «кос- мополитизмом», направленным «в сторону целования плечиков»: «Был во Франции Карл X – русский гулящий человек называл его королем-рыцарем и боготворил; был король Людовик-Филипп – гу- лящий человек называл его образцом семейных добродетелей и бого- творил…» (6, с. 102). Общеизвестная любовь Л. к своей семье была в глазах французов одним из проявлений его «буржуазности», но они считали, что преданность Л. семье побеждает преданность инте- ресам Франции. Русские же «гулящие люди», оторвавшиеся от ин- тересов и нужд своей страны и «боготворящие» Францию в лице ее королей, на первый план выдвигают достоинства Л. как семьянина. С. высмеивает близорукую позицию русских космополитов, опасную для российского общества.