Русские снега

20 Юрий Васильевич КРАСАВИН Ивана-царевича, обезображенном шрамами, было забавное выра- жение - младенческое любопытство и этакий исследовательский интерес одновременно. Катя закрылась варежкой, чтоб удержать смех. Он отвлёкся мыслями и вспомнил о Кубарике. - Знаешь, Паша мне в прошлый раз спел романс собственного сочинения. Надо бы записать слова… Там у него так: Я на лобное место всхожу, как на трон, И стою, и смотрю без боязни На дубовую плаху, на стаю ворон, На мерзавцев - вершителей казни. А в глазах у толпы мне укор-приговор, В нетерпенье толпа замирает, Словно я для неё и убийца, и вор, А мой ангел грехи мои знает. Но взлетает, как птица, разящий топор К небесам, где мой Бог обитает. Ваня уже напевал… Спутница слушала его с улыбкой. - А что, неплохо, - одобрила она. - Неужто он сам сочинил? Врёт, небось. Что-то уж слишком грамотно. - Сам. Каждый культурный человек должен уметь и песню сложить, и стихи сочинить. - Я вот не смогу, - вздохнула Катя. - В исполнении Кубарика да под гармошку… я был восхи- щён, о чём и поведал ему. - Рыбак рыбака видит издалека, - сказала Катя и усмехнулась. - Небось, хотела сказать: дурак дурака… Так? Она не успела ответить ему - неподалёку вдруг прокуковала кукушка! Они вздрогнули оба и переглянулись. Кукушка замолча- ла, но снова подала голос, а ей откликнулась другая. И замолчали обе. Зато комар прилетел, запищал гневно. - Уж больно ты грозен, как я погляжу, - Ваня хлопнул себя по