Щедринский сборник. Вып.4

Культура и текст №4, 2015 (22) http://www.ct.uni-altai.ru/ 20 нибудь мне хоть одну строку, то я желал бы, чтоб эта строка была посвящена не мне лично, а “Современной идиллии”» (15-1, с. 374). «Современная идиллия» захватывает материал современной, остро переживаемой действительности; говоря словами Бахтина, здесь налицо «фамильярный контакт с незавершенной современностью». Этим обусловлена яркая публицистичность романа, автор которого называл себя «летописцем минуты», артикулируя свой неизменный интерес к современности. В текст романа мощным потоком вливаются отголоски самых разных явлений российской действительности второй половины 1870-х – начала 1880-х гг. Здесь масса аллюзий на события внутри- и внешнеполитической жизни: завоевательная политика России в Средней Азии, политические процессы над участниками «хождения в народ», русско-турецкая война 1877–1878 гг., правительственная реакция, наступившая после убийства Александра II, политический сыск и доносительство. Широко представлены социальные процессы: разорение крестьян, зарождение кулачества, капиталистическое хищничество и мошенничество и т.д. Текст пронизан голосами современной жизни, полемикой с литературными современниками, в частности с Достоевским и Тургеневым [Строганова, с. 11-42, 127-182], он изобилует постоянными – как очевидными, так и неявными – отсылками к «чужому слову». В романе о злоключениях «культурных людей», которые, желая доказать свою лояльность режиму, «предпринимают подвиг самосохранения, не имея при этом другого руководителя, кроме испуга» (15-1, с. 246), злободневная публицистичность органично сочетается со свободой сюжетного и философского вымысла. В одной из своих записей Бахтин цитирует принципиальное эстетическое суждение Салтыкова: «Надо каждое слово рассчитать, чтобы оно не представляло диссонанс, но было то самое, которое следует» [Бахтин, 1996, с. 220]. «Подвиг самосохранения» – лишь один из примеров того, как Салтыков работает со словом, в мениппейном духе соединяя высокое и низкое: подвиг – но не самоотвержения , как следовало бы ожидать, а самосохранения . Эта формула не только деконструирует речевой шаблон, но становится одним из элементов вербального образа разрушающегося мира, в котором утрачены главные опоры, забыты понятия «совесть, отечество, человечество» [Салтыков-