Щедринский сборник. Вып.4

Е.А. Бузько 27 целом, назвал его автора своим «вернейшим союзником», а «Разговор мальчика в штанах и мальчика без штанов», являющийся квинтэссенцией цикла [Кошелев , 1996. с. 86-94], определил как «чисто славянофильскую вещь» [Шарапов, 1975, с. 309]. К слову «западник» в отношении Салтыкова необходимы серьезные пояснения, потому что «слишком уж русским по душе, даже определенно и типически великорусским человеком был этот западник, Салтыков» [Амфитеатров, 2013, с. 548]. Западничество Салтыкова, т.е. верность высоким просветительским идеалам, нисколько не противоречило живому интересу Салтыкова к славянофильству. Знакомство Салтыкова со славянофилами приходится на чрезвычайно значимый в его жизни период, когда писатель вернулся из Вятки и начал в Петербурге новую служебную, литературную и светскую жизнь. Особое отношение ко второй половине 1850-х гг. у Салтыкова сохранится на протяжении всей жизни, и в очерке «Имярек» он будет вспоминать об этом периоде как о «самом кипучем времени его жизни, времени страстной полемики, усиленной литературной деятельности» (16-2, с. 323). Как известно из биографии Салтыкова, в 1856–1857 гг. он близко общался с И.В. Павловым, С.А. Юрьевым, которым обязан личным знакомством с крупнейшими деятелями славянофильства: А.С. Хомяковым, семьей Аксаковых, А.И. Кошелевым, Ю.Ф. Самариным. Именно к этому периоду острой полемики между западниками и их оппонентами относится письмо Салтыкова к его близкому приятелю Павлову: «Признаюсь, я сильно гну в сторону славянофилов и нахожу, что в наши дни трудно держаться иного направления. В нем одном есть нечто похожее на твердую почву, в нем одном есть залог здорового развития: а реформа- то Петра 1 , ты видишь, какие результаты принесла. Господи, что за пакость случилась над Россией? Никогда-то не жила она своею жизнью: то татарскою, то немецкою. Надо в удельный период залезать, 1 Отношение к петровским реформам, которые, по мнению Салтыкова, имели «характер переходный и дисциплинарный и впоследствии послужили источником очень значительных неудобств» (9, с. 230), не следует путать с высокой оценкой писателем самой личности Петра как человека не только «обширного ума», но обладающего «несомненно прекрасным внутренним миром» (9, с. 231).