Щедринский сборник. Вып.4

Е.А. Бузько 31 что тот «первый обратился к русской жизни прямо, с глазами, не отуманенными никаким посторонним чувством, первый передал ее нам так, как она есть, со стороны ее притязания на жизнь общечеловеческую» (5, с. 31). Очевидное влияние К. Аксакова на Салтыкова сказалось не только в области художественного творчества, но простиралось много дальше и касалось отношения к проблеме народа, нации и государства 1 . По К. Аксакову, критериям художественной ценности в 1850-е гг. вполне отвечали только «Семейная хроника» и «Детские годы Багрова внука» [Аксаков К., 1995, с. 327]. В спокойном, бесстрастном повествовании С. Аксакова можно найти то отсутствие у автора цели произвести эстетическое наслаждение, то полное соответствие слова предмету, которые отличали творения древних веков и в которых славянофилы видели главные признаки истинного искусства. Именно его произведения ознаменовали для славянофилов начало серьезной литературной деятельности 2 . У автора «Семейной хроники» присутствовала «эпическая ясность и простота», стремление художественно «примирить высшие начала жизни с формами народной действительности» [Гиляров-Платонов, 2008, с. 547], которые позволяли назвать Аксакова художником в высшем смысле этого слова. О глубоком уважении Салтыкова к автору «Семейной хроники» свидетельствуют многие источники. Работая над «Губернскими очерками», Салтыков посвятил С. Аксакову первопечатную публикацию рассказов серии «Богомольцы, странники и проезжие» и намеревался снабдить таким же посвящением предполагавшееся продолжение серии. В августе того же 1857 г., когда появились «Богомольцы…», Салтыков в письме к главе семейства Аксаковых признавался: «Я с особенною любовью работал над “Богомольцами” и откровенно сознаюсь, что Ваши прекрасные 1 См.: [Иванов-Разумник, 2013, с. 493]. 2 Слово Сергея Аксакова противопоставлено всей русской литературе «как идеал, как норма» в программной статье первого номера «Русской беседы» [Гиляров-Платонов, 2008, с. 540-605]. Несомненно, К. Аксаков полностью разделял эстетическую позицию Н.П. Гилярова-Платонова, но не мог говорить об этом свободно, ибо «восхвалять сочинения знаменитого отца значило для него то же, что восхвалять себя самого» [Кошелев, 1995, с. 40].