Щедринский сборник. Вып.4

Культура и текст №4, 2015 (22) http://www.ct.uni-altai.ru/ 70 человечества»; а с другой: «Я Петра признаю за великого гения, а реформу его за временное политически необходимое объявление России на военном положении». Салтыков же радикально отказывает в величии политическому деятелю, который построил свои реформы на нарушении прав человека. Салтыков не стремится к исторической «объективности», потому что эта «объективность» приводит к оправданию «величайшего самодура своего времени». Радикализм Салтыкова и метание между да и нет Павлова очень скоро разведут бывших единомышленников. И именно радикальное неприятие деятельности Петра, утвердившего личную зависимость человека от государства, и сближает Салтыкова в конце 1850-х гг. со славянофилами. Не положительная программа славянофильства была близка Салтыкову, а критическая оценка деятельности Петра и оценка современного состояния России как следствия петровских реформ. Макашин писал, что, «не разделяя общей исторической концепции славянофилов, Салтыков отчасти усвоил из нее отрицательную оценку деятельности Петра I и его реформ» [Неизданные и несобранные письма, 1959, с. 454]. Но главное отличие нашей трактовки проблемы от утверждения Макашина состоит в том, что Салтыков не усваивал ничего и ни от кого, но у других авторов он находил близкое, родственное ему, и потому мог говорить: «...я сильно гну в сторону славянофилов и нахожу, что в наши дни трудно держаться иного направления. В нем одном есть нечто похожее на твердую почву, в нем одном есть залог здорового развития». Это не учеба у славянофилов, а объединение со сходной идеологической позицией. И.С. Аксаков на вопрос А.С. Суворина об этом «славянофильском» признании Салтыкова писал 2 октября 1884 г.: «То, что вы сообщаете о Салтыкове, – меня не удивляет. Он был в приятельских отношениях в те годы со мной и с братом, навещал покойного отца и близок был к нашему направлению» [Письма русских писателей к А.С. Суворину, 1927, с. 20]. Но это, разумеется, ничего не объясняет. Салтыков был на самом деле «в приятельских отношениях», но не с Константином, а только с Иваном Аксаковым, он на самом деле «навещал покойного отца» их, но никакой близости во взглядах у него с ними не было. Славянофильские замашки не были свойственны и издателям «Московского вестника», о чем свидетельствует одно недатированное