Щедринский сборник. Вып.4

С.М. Шаврыгин 79 мрачность характера человека, а слякотная погода в мучения странствующего «во мраке грязи и невежества человечества» (1, с. 205), формируя совершенно особую философию жизни, свойственную персонажам Салтыкова и в целом его художественному миру. Жизнь в Вятке, служба, общение с людьми разных сословий убедили Салтыкова, что «формы жизни существенно изменяются», но, чтобы захватить в себя всего человека, им нужен «новый язык»: темы, персонажи, образы, идеи. Об этом Салтыков писал в статье «Напрасные опасения» (1868), размышляя о состоянии современной беллетристики. Литература как средство пробуждения в обществе «самосознания и самодеятельности» должна идти за едва видимыми изменениями, вовлекать стихию жизни в круг мысли и чувства, а значит, должны поменяться «и ее симпатии, и те новые люди, которых она выводит на сцену, и тот новый язык, которым она начинает говорить» (9, с. 18). «Положение современной русской литературы можно сравнить с положением исследователя, которому предстоит уяснить совершенно новый вопрос. Отправной пункт найден, правильные приемы для исследования сознаны, но в то же время материал, находящийся под руками, так разнороден и так мало подвергался даже поверхностной разработке, что проникнуть в ту сокровенную сущность, которую заключает в себе каждое звено его, составляет затруднение очень существенное». Литература «обязана обратиться прежде всего к исследованию именно этой грубой среды и принимать даваемый ею материал в том виде, как он есть, не смущаясь некрасивою внешностью и не отвращаясь от темных сторон…» Что дает литературе право на живучесть и силу? «Это – новые типы, которые она пробует выводить, это – новое дело, о котором она говорит, это – новый язык, с которым она нас знакомит» (9, с. 13-23). Впервые Салтыков попытался как-то объединить разнородный жизненный материал, проникнуть в его сокровенную суть в «Губернских очерках», поставил своей задачей привить вкус читающей публики к новому материалу, рассказанному новым языком. Ощущение необходимости обновления пришло к писателю в период высылки в Вятку. Путь к вынужденному месту жительства оказался тем водоразделом, который поделил жизнь на «до» и «после». Осознание необратимости случившегося пришло в дороге: «Помню, что когда мы въехали в эту непросветную лесную полосу, я как будто