Щедринский сборник. Вып.4

Культура и текст №4, 2015 (22) http://www.ct.uni-altai.ru/ 90 вызывает в памяти иерихонские трубы, разрушившие стены города (Нав. 6: 19), и трубные голоса семи Ангелов, возвещающие Конец Света (Откр. 8: 6–10). Это пример скрытой реминисценции. Но часто ситуации и герои открыто уподобляются описанным в Библии событиям и персонажам. Так, вслед за народной молвой повествователь-летописец в главе «Голодный город» сравнивает Фердыщенко и Аленку с Ахавом и Иезавелью. Вспомним события, изложенные в «III Книге Царств». Израильский царь Ахав по наущению своей жены Иезавели отобрал виноградник у Навуфея, а самого Навуфея казнил. В наказание Господь послал израильтянам тяжкие испытания, продолжавшиеся до тех пор, пока Ахав и Иезавель не были растерзаны псами. Такая же участь постигла «бригадирову сладкую утеху» Аленку, которая, по мнению глуповцев, навела на город Божью кару – засуху и голод. Пародийно переосмыслены другие библейские сюжеты. Выражение «усекновение головы майора Прыща» (8, с. 373) в главе «Поклонение мамоне и покаяние» вызывает ассоциации с евангельским повествованием о смерти Иоанна Крестителя: «Она <Иродиада> сказала <Ироду>: дай мне здесь на блюде голову Иоанна Крестителя» (Мф. 14: 8). В той же главе рассказывается о том, как глуповцы, подобно жителям Вавилона (Быт. 11: 4–8), «вздумали строить башню с таким расчетом, чтоб верхний ее конец непременно упирался в небеса» (8, с. 376). Следующий за этим эпизод идолопоклонства глуповцев продолжает ассоциативный ряд, связанный с прегрешениями избранного народа перед Господом, самым тяжким из которых является служение ложным божествам. Количество летописцев – их четверо – соответствует числу евангелистов. Они обладают «пророческим даром»: предвидят строительство железных дорог, изобретение телеграфа и проч. Я привела эти весьма тривиальные наблюдения (количество можно было бы умножить), потому что, как мне кажется, лежащие на поверхности библейские реминисценции выполняют функцию обнажения приема. Умышленно их нагнетая, Салтыков побуждает читателя искать иные параллели, не столь явные, но гораздо более значимые для понимания смысла книги. В результате перед читателем открывается «метаисторический» сюжет, представляющий собой