Валенки

Юрий Васильевич КРАСАВИН 18 - Что ты, подруга! И двадцать, и тридцать лет еще проживешь. Внуков понянчишь, помяни мое слово… Федя мог уже заметить, что посветлело лицо больной, страданье отступило от нее немного. Вот они уж вспоминают детство свое… - Как мы с тобой, бывало, на Татьянин-то пруд бегали купаться! Я из своей деревни, а ты из своей, а? Помнишь? Сядем на бережку да про будущих женихов толкуем. А жавороночки поют, лягушечки квакают… - Неохота умирать, Анна! Ох, как неохота…Главное, детей жаль. - Так и не умирай! Поболела и будет. Знай живи. - А и то: возьму да и выздоровею. Настя уже улыбалась. - Вот так-то, - говорила Федина мать, вставая. – А то, эва она, помирать собралась… 7. - Сильно переживает Сергевна, - жалея, говорили в Пятинах люди добрые. - Гордость ее мучает, - радовались неведомо чему люди злые. – Уж так гордилась, что она Бачурина, а на проверку вышло – не лучше других. - От сумы да от тюрьмы не открестишься, - говорили те, кому все равно. В эти дни Федя ходил сам не свой: будто обрушились разом устои привычного мира, и все сместилось, изменилось – хорошее стало плохим, доброе злым, белое черным. - Прости меня, сынок, - сказала мать, когда он пришел проведать ее в больнице. Он торопился утешить ее так, как сама она утешала других: мол, ни в чем не виновата, все пройдет, за ненастьем приходит вёдро… - Чего уж там… - страдая, вздыхала мать. – Поделом мне: лучше самой в обиде быть, чем других обижать. И он, слушая ее, мысленно соглашался: да, виновата, чего там… Не сама ли она говорила ему, Феде: с кем поведешься, от того и на-