Валенки

Юрий Васильевич КРАСАВИН 8 честью, на погосте опустили гроб в отрытую общими усилиями мо- гилу (Федя Бачурин копал да Костяха, их сменили Вовка с Мишкой) и засыпали мерзлой землей опять же общими стараниями. Вернулись в свою деревню – нет, еще не конец похоронной канители: надо справить поминки. Сели в опустелом Игнатовом доме за кутью, еще были картофельник да крупеник, Иваны добыли откуда-то бутылку, заткнутую грубо выструганной деревянной проб- кой. И вот к этому-то моменту угодил Степан Гаранин, бледный, без кровинки на лице, но веселый, даже гармонью принес. - Как почуял, что у вас тут выпивка, - балагурил он, - так я из больницы марш-марш сюда. Не дал я им ничего вырезать, докторам- то… а то еще оттяпают что-нибудь не то, жена и на порог не пустит. - Степан, не к месту твои шутки, - укорили его бабы. – И гармо- нью зачем принес? Чай не праздник. - Я мертвых, бабоньки, почитаю наравне с живыми, - отвечал он. - Они не хуже нас, мы не лучше их. А к смертям да похоронам я на фронте привык – дело это обычное. Вы главное помните: ничего не кончается, все продолжается. Я помру – возле моей могилки раз- решаю даже поплясать – мне любо будет. Пел он за кутьёй на мотив «Раскинулось море широко» вот что: Савраска завяз в середине сугроба, Две пары промерзлых лаптей Да угол рогожей покрытого гроба Торчат из убогих дровней. Говорили на поминках о болезнях Игната: одни – что-де кашлял он, значит, чахотка свела его в могилу; другие – нет, мол, на поясницу жаловался, значит с почками что-то; третьи – так-то легко, дескать, умирают только от сердца. - Шевелиться надо было! – возражал Степан Гаранин. – Пока человек шевелится – смерть его не возьмет. А перестал – тут она цап- царап. Шевелиться – вот что главное! Федя же посчитал, что прав, пожалуй, именно Степан: зачем Игнат отлеживался! Последнее дело для мужика таким образом спа- саться от холода. Небось, за работой не умер бы. Ну да что теперь толковать об этом – нет человека.