Иосиф Гурко и Тверская земля - возвращение памяти

чатления я чувства, влагая их в уста своих героев, но ей не удавалось со- здать ни одного живого лица, и, прочитав один раз какое-либо из ее произ- ведений, никто уже не возвращался к нему. Грановский как-то говорил мне о ней: «elle est seche et ardente» 8 , и замечание это отчасти справедливо. Она вся была пыл, экстаз, восторженность, но условливалось это не сердцем, а невероятною какою-то болезненною ее нервозностью. Грановский оши- бался, упрекая ее в сухости; нет, она имела полное право считать себя женщиной положительно доброю; только доброта эта как бы стушевыва- лась, оставалась незамеченною, по сравнению с се беспрерывными нерв- ными порывами. Никогда, даже в очень старческие годы, не удавалось ей достигнуть неоцененного блага душевного спокойствия; она все волнова- лась, выходила из себя; одно до последней крайности доведенное увлече- ние сменялось у нее другим, столь же крайним; беседа с ней представляла нередко очень много интересного, но гораздо чаще действовала утоми- тельно. И, Боже мой, как любила она говорить! Это была для нее жизнен- ная потребность, необходимое условие ее существования, она была в со- стоянии просиживать по целым часам даже с вовсе неумным человеком, лишь бы он с покорностью прислушивался к потоку ее речи. Под влиянием обычного своего возбуждения она постоянно создавала себе миражи, ви- дела людей не такими, какими они были в действительности, а какими со- здавало их ее воображение; эта женщина, по натуре своей в высшей степе- ни искренняя, извращала факты, выдавала за достоверное то, чего никогда не было и не могло быть, и все это отнюдь не с умыслом, а с твердою уве- ренностью в своей правдивости. Одно время задумала она писать своя ме- муары; можно себе представить, в какой окраске явились бы там многие лица и события, особенно если принять во внимание, что к составлению своих записок приступила она в начале шестидесятых годов. От дочери ее, М.А. Гурко, я слышал, будто впоследствии все написанное ею она сама уничтожила. Сумбурное движение, проявившееся в различных слоях нашего общества в эпоху отмены крепостного нрава, отразилось и на графине Салиас. Мо- жет быть, она и сохранила бы еще отчасти равновесие, если бы не гибель- ное влияние на нее профессора Московского университета Вызинского, который был тогда самым близким из ее друзей. Это был человек умный, талантливый, весьма порядочный, но яростный поляк, только и мечтавший о полной независимости Польши, а в случае невозможности сразу достиг- нуть этого – о широкой административной для нее автономии. И это точно так же, как многое другое, казалось в начале шестидесятых годов возмож- ным. Сам Вызинский был достаточно умен и образован, чтобы не симпати- зировать либеральным бредням наших любителей прогресса, коих народи- лось великое множество, но он следовал политике своих соплеменников 8 Она суха и пламенна (фр.)