Иосиф Гурко и Тверская земля - возвращение памяти

лаевич относился к нему до этого времени с большою благосклонностью. Это выразилось и теперь, когда Гурко объяснил ему, в чем состоит его просьба. Очень, очень рад, – сказал государь, держа его за руку, – давно пора тебе обзавестись семьей; искренно желаю тебе счастья; кто же твоя невеста? – Дочь проживающей в Москве графини Салиас. Невозможно себе представить, какая резкая перемена произошла в госу- даре. Лицо его омрачилось, он быстро отдернул руку. Надеюсь, – произнес он, – что дочь не разделяет образа мыслей своей матушки? – Могу уверить ваше величество, – отвечал Гурко, – что об убеждениях графини Салиас я могу судить только по слухам; никогда не высказывала она их в моем присутствии, ибо не может не понимать, что это было бы в высшей степени неуместно с ее стороны, если они действительно таковы, как приписывают ей. Государь только махнул рукой и ушел в свой кабинет. Иосиф Владимирович говорил правду. Действительно, не только в то время, когда он был женихом, но и вообще графиня Салиас не решалась высказывать что-нибудь идущее вразрез с его образом мыслей. Это не по- тому, чтобы когда-нибудь произошло между ними столкновение; напро- тив, Иосиф Владимирович был чрезвычайно к ней почтителен и внимате- лен, ни разу не позволил себе ни единого слова, которое могло бы раздра- жить или оскорбить ее, но он импонировал ей своею сдержанностью, со- средоточенностью и заставлял ее невольно преклоняться пред силой свое- го характера. Трудно было бы представить себе две столь противополож- ные натуры, и натура болезненно впечатлительная, нервная, но слабая ин- стинктивно уступала натуре энергической. Последствия доказали, что государь долго не хотел простить Иосифу Владимировичу его женитьбы. Молодые поселились в Царском Селе, где Гурко довольствовался лишь весьма ограниченным кругом знакомых; он как бы сделался опальным, никакого назначения не получал, к немалому удивлению своих сослуживцев, которые не имели и понятия о том, что произошло между ним и государем. В то время, то есть при императоре Александре Николаевиче, флигель-адъютантство значило очень много; счастливые смертные, удостаивавшиеся этого назначения, имели основа- ние рассчитывать, что пред ними открывается широкий путь к почестям; если кто-нибудь из них не умел воспользоваться выпавшим на его долю счастьем, то, по общему мнению, должен был винить уж самого себя, свою неспособность. Нередко слышал я неодобрительные отзывы в этом смысле и о Гурко. Он сам отлично сознавал, что, к величайшему своему счастью, не обладает свойствами, которые казались необходимыми для составления карьеры.