Иосиф Гурко и Тверская земля - возвращение памяти

ством; пред нами выступал совершенно живой образ героя 1812 года: как я сожалел, что не записал тогда же, что удалось мне слышать! Общим впе- чатлением была поразительная двойственность в фигуре Барклая – непре- клонная его твердость во всем, что касалось служебного дела и граждан- ских обязанностей, и совершенно детская мягкость в домашней жизни, особенно в отношениях к жене. Сколько раз припоминал я рассказ Грановского, думая о Гурко. В сохра- нившихся у меня его письмах находится одно, адресованное им к моей жене вскоре после его женитьбы, когда он был командирован, кажется, для рекрутского набора в Вятку. Вот несколько строк из этого письма: «Я гораздо спокойнее, зная, что если – чего Боже сохрани и избави – же- на моя заболеет или что-нибудь с ней случится, то есть около нее близкие люди, которые ее не покинут и окажут ей сердечное участие. Но, несмотря на это, сердце мое далеко не спокойно; от души не желаю вам испытать такую долгую и дальнюю разлуку с вашим мужем. А что меня особенно тревожит, это то, что Мари, лишенная, как вы знаете, всякой силы воли и характера, не сумеет найти в самой себе достаточно твердости, чтобы по- кориться судьбе и терпеливо перенести эту разлуку. Ради Бога, поддержи- те ее морально. Ее письма так мало говорят мне об ее моральном настрое- нии, что я решаюсь прибегнуть к вам с покорнейшей просьбой написать мне, если у вас найдется свободная минута, по чистой совести, как Мари себя чувствует, как переносит свое горе, здорова ли она, спокойна ли она; что меня особенно тревожит, это чересчур плодовитое ее воображение... За каждый раз, что вы посетите мою жену, я, вернувшись, поклонюсь вам в ножки». Как сказано выше, письмо это относится к первым годам супружеской жизни Иосифа Владимировича, но с течением времени его страстная при- вязанность к жене все возрастала, так что в отсутствие ее он казался со- вершенно растерянным человеком. Трудно было бы указать на более чадо- любивого отца. Судьба его не пощадила: двое младших его сыновей в раз- ное время умерли в раннем, почти младенческом возрасте, и надо было ви- деть его страдание – он рыдал по целым дням как ребенок; даже долго спустя лицо его мучительно искажалось, если кто-нибудь неосторожно упоминал о понесенной им утрате. Образование Гурко получил весьма посредственное. Он сам сознавался, что к нему и его товарищам по Пажескому корпусу вполне применялись слова, что учились они чему-нибудь и как-нибудь. Французским языком владел он отлично, а по-русски писал плохо и даже с орфографическими ошибками. Недостаток своих сведений старался он пополнить чтением весьма разнообразным, причем, конечно, первое место принадлежало кни- гам военного содержания. Выше военного дела для него ничего не суще- ствовало – все его помыслы были главным образом обращены в эту сторо- ну.