Иосиф Гурко и Тверская земля - возвращение памяти

ню и жил там совершенно уединенно, тем более что поблизости от Саха- рова не находилось буквально ни одного знакомого ему семейства. А меж- ду тем... Лорис-Меликов, на которого наши либералы возлагали столько надежд, не оградил императора Александра Николаевича от смерти. Силь- но поразило это известие Иосифа Владимировича, ибо, зная все слабые его стороны, он искренно любил его. Тотчас по окончании печальной церемонии погребения вернулся он в деревню. Не только ему, но и близким к нему лицам казалось, что карьера его кончена; разумеется, он оставался бы генерал-адъютантом, в случае войны ему дали бы видный пост в армии, но в мирное время едва ли мог он рассчитывать, при отношениях своих к новому государю, на какую- либо деятельность. Случилось, однако, иначе. По удалении Лорис- Меликова министром внутренних дел назначен был граф Н.П. Игнатьев; отец его оказывал всегда особое расположение к Иосифу Владимировичу, который под начальством его воспитывался в Пажеском корпусе, и граф Николай Павлович, не будучи с ним в близких отношениях, все-таки очень его уважал и ценил. Он понимал, что было возмутительно осудить на без- действие человека, имя коего произносилось с уважением и признательно- стью во всей России, а потому, как только открылась генерал- губернаторская вакансия в Одессе, решился ходатайствовать о назначении на это место Гурко. Все это было сделано совершенно без ведома Иосифа Владимировича – до такой степени, что граф Игнатьев высказывал опасе- ния, не вздумал ли бы он отвечать отказом. И сам государь, которому натолковали, будто Гурко одержим непомерным самомнением, заметил в разговоре с Игнатьевым: «Я согласен, но вы увидите, что он откажется, со- чтет предлагаемый ему пост слишком маловажным для себя...» Странные предположения эти благодаря, вероятно, болтливости графа Николая Пав- ловича начали быстро распространяться, и даже петербургские друзья Гурко были смущены ими; так, например, генерал Натовский сам поскакал в Сахарово, чтобы уговаривать своего бывшего начальника. Совершенно напрасные тревоги! Я уже говорил выше, что в характере Иосифа Владимировича так сильно было развито чувство собственного до- стоинства, благородная гордость, что более всего остерегался он сделать шаг, который мог быть истолкован в смысле заискивания, желания проло- жить себе путь к почестям. Это доходило у него до болезненности, но, ко- нечно, он сгорал желанием приносить пользу; удалившись в деревню по окончании войны и поселившись там же после насильно навязанной ему роли умиротворителя петербургской смуты, он ни единым словом не вы- ражал жалобы, неудовольствия даже в кругу близких ему лиц; всякому из нас было, однако, понятно, что должен был он испытывать, осудив себя на бездействие. Скуку деревенской жизни, особенно томительную в зимние месяцы, старался он рассеять чтением разных книг; сведения о том, что происходило в мире, почерпал он лишь из газет и из писем своих друзей;