Борис Полевой на страницах газеты «Пролетарская правда»

42 меховых телогрейках, бортмеханики в выпачканных маслом комбинезонах, десятки загорелых, мужественных, радостно улыбающихся людей. Они окружили стеной остановившийся самолет, и когда дверца кабины открылась, над полем послышались аплодисменты. Загорелый, широкоплечий пилот, подбежавший к самолету без шапки, с развевающимися волнистыми волосами, протянул сильные руки пожилой актрисе, опасливо выбирающейся из кабины. — Осторожней. Прошу вас, осторожней. Позвольте, я вас на руки приму, — заботливо говорит он. Из громадного пятнистого самолета, как из чрева библейского кита, на жесткую траву фронтового аэродрома один за другим выходят хорошо знакомые каждому калининцу актеры областного театра драмы. Труппа в полном составе, с дирижером, с декоратором, с бутафором и даже с механиком сцены. Они прилетели на гастроли в Действующую Армию. Что из того, что тут на фронте нет благоустроенной сцены, отсутствуют декорации, что партер — поляна с пожелтевшей травой, а любителям лож придется размещаться на деревьях. Зато здесь есть зритель, и какой зритель! Чуткий, взыскательный, тонко умеющий ценить актерское мастерство, зритель, который будет смотреть спектакль между двумя боевыми вылетами во вражеский тыл, между двумя воздушными дуэлями. Для такого зрителя можно поступиться элементарными удобствами, можно гримироваться, сидя на корточках под мокрым брезентом, можно протанцевать сложный танец под «тра-ля-ля» вместо оркестра, герою- любовнику можно поработать и за декоратора, а маститому комику по совместительству можно и посуфлировать, если в том встретится надобность. Актеры Калининского театра уже не в первый раз на фронте. Их тут знают, любят. Их встречают, как старых боевых друзей. И это действительно боевые друзья, умеющие делить с бойцами фронтовые невзгоды, умеющие работать по-фронтовому. Сценическая площадка возникает на опушке леса моментально, как в сказке. Два составленных рядом грузовика с алюминиевыми лесенками, принесенными из самолетов, — это сцена. Багровые, только что срубленные осины, на листьях которых еще сверкают капли дождя, — это декорации. И небо писать не приходится. оно простирается над головами— холодное, осеннее, с торопливо бегущими клочковатыми облаками. Чтобы на этом небе, в качестве номера, не предусмотренного программой, не появился вражеский «Фриц» и не помешал действию, над поляной растягивается на кольях огромная маскировочная сеть. Зрители от души смеются, шумно аплодируют и замирают, боясь пропустить хотя бы одно слово, летящее со сцены.