Борис Полевой на страницах газеты «Пролетарская правда»

46 — Кушайте себе, кушайте на доброе здоровье! Вдвойне нам приятно: немцам ни картофелины не оставим и своих бойцов накормим. А картошка-то какая, крупная, рассыпчатая, что пшеничный хлеб, не стыдно такую и Красной Армии сдать... Акулина Яковлевна с гордостью подбрасывала в руке большую, увесистую, шершавую картофелину, такую же, какие красовались на стендах сельскохозяйственной выставки. В эти горячие дни между бойцами и колхозниками установилась теплая и подлинно боевая дружба. Она была основана на взаимной любви и уважении. Колхозники были живыми свидетелями бесстрашных и сокрушительных контратак, после которых немцы отступали, оставляя на топком берегу груды серых трупов и брошенное оружие. Бойцы с уважением смотрели, как бесстрашно убирают колхозники свои поля, свое добро, чтобы оно не досталось врагу. Теперь, когда поля стали голыми и урожай был убран и вывезен в тыл, из колхоза ушли последние подводы. Осталась лишь небольшая группа во главе с председателем Михаилом Петровичем Петровым для того, чтобы высушить, околотать лен и отправить тресту к ближайшей железнодорожной станции. Тресты не так уж много, но пусть врагу не достанется ни одной льнины, как говорил старый колхозный полевод. И вот Василий Андреевич и четырнадцатилетний школьник Вася Торбов топят ригу, последнюю ригу, в которой сушатся остатки льна. Снаряды шипят у них над головой, но оба — и старик и мальчик — порядочно поднаторевшие за эти дни в военных делах, знают, что рига находится в низине, в мертвой зоне, и они спокойно следят за ходом артиллерийской дуэли, не забывая время от времени подбрасывать сучья в печь. Вдали грохнул залп наших тяжелых орудий. — Вот это разговор, — одобрительно говорит Василий Андреевич, заканчивая выстрагивать ложку. Он даже привстал. С детским живым интересом он смотрит туда, куда полетели снаряды. Он видит, что они ложатся невдалеке от вражеских батарей, и торжествующе кричит: — Ага! Елки-палки, вот сейчас заткнут немцам глотку. Тяжелые орудия дают залп за залпом. Вражеская артиллерия отвечает уже беспорядочно. Выстрелы ее звучат реже, и, наконец, она смолкает. — Вот как стрелять надо, — радуется старик, — долго меряли, а как резанули, сразу напрочь, редко, да метко. Василий Андреевич идет в ригу и спустя минуту выходит оттуда крас- ный, со слезящимися от дыма глазами, с пучком тресты в руках. Он долго и сосредоточенно мнет в пальцах соломку, пробует ее зубом, пробует на язык. — Вроде хороша, а? Вот мы с тобой, Васек, и выполнили задание нашего командования. Поспела рига. Погрузим соломку и айда. Ты чего молчишь? Парнишка ковыряет землю продолговатым и узким немецким штыком, который он подобрал недавно на поле боя, и долго не отвечает.