Памяти композитора Николая Сидельникова

129 ПОСЛЕДНИЙ ОПУС во фригийском «ми», наподобие начала балета Стравинского «Орфей» (Н.Н. любил этот балет, как и всю музыку Стравинского, часто слушал его с нами, а однажды поручил мне сравнить концепции мифа у Глюка, Стравинского и Рильке — «Сонеты к Орфею». Было интересно, хотя я тогда и «недозрел» до такого анализа — все-таки I курс, 18 лет…). В звуках рояля угадываются тембры арф, античных тарело- чек, флейт — музыкальных инструментов Древней Греции. Мы погружаемся в атмосферу солнечного острова Крит, и она оказывается созвучной «Дафнису и Хлое» Равеля, его же «Паване», прокофьев- скому Танцу антильских девушек из «Ромео и Джульетты» и его же 3-й части Шестой фортепианной сонаты с пронзительным солнечным блеском этой музыки. Хотя фреска написана в ля миноре, мы все время слышим или доминантовую опору на «ми», или субдоминантовую на «ре». Первые звуки фрески «h» и «e» соответствуют «семейному имени» жены Сидельникова-Тесея — Хэдди (её имя «по паспорту» Елена Юрьевна — тоже «Е», т. е. «ми»). Фами- лия ее — Арая созвучна имени Ариадны, и здесь еще одна тайна символического языка Сидельникова. Грустно, таинственно, размеренно звучат арфовые переборы «Танца Ариадны». Мы словно видим процессию девушек, скрывающих свои лица и тела под накидками, и только колыхание ткани одежд позволяет угадывать их движения. Согласно мифу, так и увидел Тесей Ариадну, дочь критского царя Миноса. Кстати, и Минотавр был, если можно так выразиться, сыном жены Миноса. В соответствии с мифологическим сюжетом, она согрешила с быком, и у этого чудовища вместо человеческой головы была голова быка (у кентавров же, наоборот, были человеческие головы на звериных телах). Вся фреска пронизана тончайшим ощущением Древней Эллады, тем ощущением, которое выразил Ф.М. Достоевский в своем романе «Подросток». Герой этого романа, Версилов, говорит о картине Клода Лоррена «Ацис и Галатея», находящейся в Дрезденской галерее. Описывая, он находит для нее условное название — «золотой век человечества». Ощущением золотого века пронизаны почти все по- лотна великого К. Лоррена (1600-1682), лучезарного, возвышенного, классического художника. Оно есть и у Константина Богаевского (1872-1942) — русского Лоррена, у Дебюсси, Равеля… Особенно близки фреске Сидельникова четыре картины К. Лоррена, выставленные в Санкт-Петербурге, в Эрми- таже. Они, помимо библейских сюжетов, данных деликатно и ненавязчиво, трактуют четыре времени дня — утро, полдень, вечер и ночь. То же происходит и в музыке «Танца Ариадны». Тесей, как завороженный, преследует девушек, уходящих все дальше и дальше, вглубь острова, в разгорающийся полдень, в горы… Вдруг в музыке происходит какой-то слом, краска меняется, и мы слышим, как девушки разбрелись по тенистому горному лесу — там одна, там две, там три. Тема дро- бится, прерывается паузами (истоки приема в завершении пьесы Мусоргского «Старый замок»), как бы теряясь из виду, исчезая со слухового горизонта, опять выныривая… (этот прием Н.Н. использует в предпоследней части «Русских сказок» — «Девки по ягоды ходят далёко, далёко»). Мир погружается в блаженную прострацию, в «послеполуденный отдых»… И тут, в точке «золотого сечения», в тихой кульминации фрески возникает прекрасная тема Ариадны. Она имеет ярко выраженный «вибрафон- ный» характер, греческий колорит параллельных квинт делает звучание архаичным. По музыке в ней слышится отдаленная ассоциация с Персидским хором «Ложится в поле мрак ночной» из оперы Глин- ки «Руслан и Людмила». Н.Н. Сидельников любил ассоциации, намеки, скрытые цитаты в своих произведениях (сколько их в «Чертогоне», цикле «В стране осок и незабудок», даже в «Литургическом концерте» — везде!). Здесь намек сразу заставляет задуматься о том, что следы мифа о Тесее попали в Россию. Руслан — Тесей, Людмила — Ариадна, Черномор —Минотавр. Конечно, фабула другая, но… кто-то сказал, что в истории человечества существует лишь один миф, постоянно варьируемый, видоизменяемый в веках… одна его вариация — Тесей, другая — Руслан…Иванушка-дурачок со Змеем-Горынычем, Петрушка с Арапом, Фауст с Мефистофелем, пионер Петя с Волком…разные истории, но что-то их объединяет. Так же, как и хор Глинки, тема Ариадны написана в форме так называемых «глинкинских ва- риаций», с усложняющимся узором аккомпанемента, как бы окутывающего тему лучами мягкого вечернего мистического света. Ариадна открыла Тесею свое лицо, она смотрит на него, и в ее душе, как и в душе Тесея разгорается любовь. Возникает «тема нити» — волнообразные пассажи с алеа- торической, импровизационной, красиво записанной ритмикой. Пассажи снабжены сверкающими форшлагами, как будто на нити сверкают капли росы или дождя…или слезы Ариадны, уже горюю- щей о разлуке с любимым? Тема нити уходит в глубину басового регистра, как нить времени уводит день из вечера в ночь.