Озеро

122 Юрий Васильевич КРАСАВИН - Еще давай! – потребовал я у Кати. - Ты дурак! С тобой совсем не интересно! - опять пылко заявила она, и дверь хлева-амбара хлопнула в этот раз особен- но громко и вызывающе. Я решил прочитать книжонку тут же, в сарае. «За темной прядью перелесиц, в неколебимой синеве яг- неночек кудрявый - месяц - гуляет в голубой траве…». Ха! Месяц - будто ягненок. А что? Пожалуй… Он же мо- лоденький… И гуляет по голубой небесной траве, а она имен- но неколебимая, потому что это все-таки и не трава, а как бы трава. Похоже… Странно все-таки. Чудак он, этот Есенин! «Пахнет рыхлыми драченами; у порога в дежке квас, над печурками точеными тараканы лезут в паз…». Тоже ничего себе, слово к слову, строчка к строчке, лад- ненько так… и тараканы тут! Разве можно про них стихи пи- сать? Я засмеялся. А потом будто в сердце толкнуло: «Край любимый! Сердцу снятся скирды солнца в водах лонных. Я хотел бы затеряться в зеленях твоих стозвонных…» Это было так напевно, что трудно прочитать просто так – само пелось: в водах лонных… в зеленях стозвонных. «О красном вечере задумалась дорога…» Красный - это от зари. Верно, так. И бывает в этот час очень тихо, задумчиво во всем, и в дороге особенно. «О красном вечере задумалась дорога, кусты рябин ту- манней глубины. Изба-старуха челюстью порога жует паху- чий мякиш тишины…». Тут лицо мое, небось, вытянулось: изба, жующая мякиш тишины? А что, верно! Все верно! Старая изба… дверь как беззубый рот… жует тишину… пахучую, да. Вечером так пах- нут травы - и мята, и полынь…Он знает все это, Есенин, знает! Ну-ка, что там еще? Слышишь - мчатся сани, слышишь - сани мчатся. Хорошо с любимой в поле затеряться.