Озеро

142 Юрий Васильевич КРАСАВИН - Нет, Митя, - печально качала она головой. - Откуда! Я понял: она жила в больнице, как рыбка в аквариуме, как птица в клетке. Она уже забыла, что есть воля. То есть она зна- ет об этом, конечно, а сама почти не помнит. - И не представляешь, например, где дрозды вьют гнезда? И как из лягушачьей икры вылупляются головастики? И какую траву можно есть, а какую нельзя. Неужели ничего? Я мог задавать ей еще сто подобных вопросов - тысячу! - и на все она отвечала бы: - Нет, Митя. Не знаю, не умею, не ведаю. И я стал рассказывать все подряд, что приходило на ум: чем отличается омшаник от амбара, что сажают в огороде, как устроена рига, конюшня, какие бывают у избы наличники, что такое дранка на крыше, застреха у двора, притолока у двери. И зачем стелют под августовские росы лен, как ловят утонувшее в колодце ведро, где селятся галки, ласточки и грачи… Насколько мне было удивительно, что она ничего этого не видела и не знает, настолько Варя дивилась всему, что я ей объ- яснял. - Погоди, погоди, Митя! - то и дело останавливала она меня. - Вот ты сказал: как войдешь в избу, сразу варежки в пе- чурку… Но ведь там угли! И я растолковывал: печурка - это выемка в боку печи, она и сделана, чтоб в ней варежки сушить. А в объяснениях моих мелькало: голбец, шесток, жараток, матица, грядка (не та, что в огороде, а та, что в избе!) залавок… И любое из названного слова я тоже должен был ей объяснять. Я увлекся, и мы проговорили довольно долго. - Все, Митя, хватит. Тебе пора спать. Спи… И я успокоенный, уснул. Так началось мое выздоровление.